Первый утопленник ткнулся им в борт через несколько часов, Финбарр как раз сворачивал для девчонки папиросу, зажав весла под мышками и не решаясь глянуть даже ей на руки, лежащие на коленях, — девчонка вдруг ни с того ни с сего объявила, покурить бы, у тебя не найдется? И Финбарр кивнул, хотя меньше всего ему хотелось сбиваться с ритма и остаться с ней с глазу на глаз в пугающей тишине. Удар тела отвлек их, и Финбарр встрепенулся. Они вскочили, на борту поднялась возня, лодку качнуло, когда оба свесились посмотреть. Показалась голова, поддерживаемая на плаву спасжилетом, неясно белеющим в темной воде. Без лишних слов девчонка потянулась за фонарем — опять заходила ходуном лодка, оба вскрикнули, Финбарр перешел на другой борт, — и посветила на утопленника, лицо посинело, кожа туго обтягивала кости, точно разом съежилась, — это был мужчина лет пятидесяти, в рединготе, при галстуке, потом обнаружится, что звали его Эдвард Б. Бехинсейл и что из Нью-Йорка ему пришлось уехать из-за какой-то земельной аферы, обогатившей его, но сделавшей персоной нон-грата, — нет, не он, тускло сказала девчонка, тяжело опустилась на сиденье и принялась нашаривать на дне лодки желтую папироску, которую скрутил ей паренек. Чего делаем-то, спросил Финбарр, берем? Девчонка покачала головой. Только лишняя тяжесть, надо еще поискать, я заплачу, у меня есть деньги. Финбарр замялся. Спокойный голос плохо вязался с одержимостью во взгляде, и в эту минуту он не поручился бы, что она не чокнутая. Он насторожился — эта смутная, сумбурная ночь так внезапно сгустилась, а он айда в нее без оглядки, точно шкуру спасает, — и ответил, как сдачи дал. Тут я гребу, мы берем его и отвозим на берег. Он говорил спокойно, ей в тон. Ишь, отрезал, изумилась девчонка, — еще пацан совсем, она думала, будет делать, что скажут.
Он отшвырнул весла и перегнулся за борт, чтобы ухватить тело. Держи меня, рявкнул он девчонке, держи меня за пояс. Она подползла к нему на коленях и уцепилась за талию. Он запустил руки по локоть в воду и продел их под мышками утопленника. Попытался было втащить его, тело показалось по пояс, но мужчина был слишком тяжелый, а девчонка позади слишком легонькая, чтобы служить противовесом. Он почувствовал, что его тянет в море, вот лицо уже почти коснулось воды, голова поравнялась с головой покойника. Волны бились о борт, но сейчас от них было мало проку. Он пыхтел, в горле пересохло, девчонка держала его — и он снова поразился ее силе. Выпустив труп — театральное «плюх!» и мгновенная вялость, сопутствующая неудаче, — он тут же полетел назад в лодку, угодил затылком в девичий живот — ее тоже отбросило на дно, — ощутил лобковую кость, камнем проступающую сквозь юбки и габардиновое пальтишко, и остался лежать, глядя в небо, в аккурат под луной, золотой, огромной и такой близкой, что глаз различал на ней тени рельефа, горы, озера, пустыни.
Мертвец снова поплыл. Лови его, крикнула девчонка. Она свесилась за борт и начала подгребать рукой. Когда до утопленника оставалось совсем немного, она встала в рост и приказала мальчишке обойти его, чтобы они могли втащить тело сзади. Затем сорвала шляпку, расстегнула пальто, распустила на юбке шнуровку — белая блузка еще не успела запачкаться, белела напруженная шея, гладкое горло, грудь в вырезе, белела полоска кожи над чулками — и, как была, в ботинках, ринулась за борт. В черных водах вскипела пенная яма, яростно взметнулись и обрушились брызги. Финбарр даже не вскрикнул. Послушно ухватив весла, он на полном ходу обошел мертвеца и развернул лодку так, чтобы тот оказался головой к корме. Девчонка с воем вынырнула из воды, подплыла к утопленнику и в три гребка подтащила его к лодке. Она толкала, Финбарр тянул, и вскоре мертвец скатился в лодку. Ну что, завопила она, поймали как миленького! Ее головка, показавшаяся в лужице лунного света, там и сям разлитого по морю, прелестна — кожа сияет перламутром, глаза зеркально отблескивают, мокрые, заглаженные назад волосы облепили голову, подчеркивая чудное строение черепа, настоящая ночная птица, залюбуешься. Финбарр глаз с нее не сводил. По лицу, как дождь по стеклу, сбегали мелкие капельки, висли бусинами на ресницах, бровях, на кончике носа, над верхней губой. Она вдруг прыснула, и ее смех оросил разлитую за бортом ночь. Финбарр в жизни не видел ничего живее этой головки. Ты доволен? Поймали-таки! Он протянул ей руки, чтобы помочь взобраться. Такая невеличка — он поднял ее одним махом, поставил на сиденье и тотчас подал ей изрядно подмокшее пальтишко. Девчонка хватала ртом воздух и отплевывалась, ее колотил озноб, отвернись, скомандовала она, и парень повернулся к черному берегу, где дрожали чахлые огоньки Квинстауна. За спиной слышалось тяжелое дыхание, он знал, что она раздевается — с трудом, долго выпрастываясь из липкой одежды, то и дело задевая труп, бесцеремонно брошенный лицом вниз. Голая по пояс, она достала из забрызганного чемодана сухую кофточку, натянула ее через голову, надела пальто и принялась выколачивать из ботинок воду, энергично постукивая ими о борт. Финбарр вглядывался в темнеющий вдали остров, в свою прежнюю жизнь, притаившуюся где-то там, и ему казалось, что он ничего не видит, что перед ним лежит незнакомая, чужая земля. Он уехал далеко-далеко. Все, поворачивайся. Девчонка уже сидела на своем месте и глаза ее, точно индикаторы кругового обзора, неутомимо обследовали морскую гладь. На лице и на шее проступили багровые пятна, похожие на кровоподтеки, а губы стали темные, точно нарисованные сепией, на манер актрисы немого кино. И напрасно она вся сжалась в тени — маленький сыч, подстерегающий добычу, — он чувствовал ее силу.