Меня вытащил Толик. С неожиданной для его болезненности силой, он схватил меня и вырвал из воды. Меня била крупная дрожь, руки и ноги дергались. Толик прижал меня к себе, он казался невероятно горячим, как огонь. Его золотые клыки нестерпимо, почти мультяшно сверкали, когда он сказал:
— Хорош, хорош!
— Ты же сам сказал! — крикнула я. — Башлять за косяки, или что?
Он засмеялся.
— Во-во!
Он прижимал меня к себе, обтирал ладонями до жжения, руки его, в какой-то момент, в какой-то очень мимолетный миг, были под моей рубашкой, но ни он, ни я, ничего не успели понять.
— Пошли, Ритка.
Я заплакала.
— Девки сложные.
Я завыла.
— Ну-ну.
Он мягко донес меня до конца моста и поставил на землю, на влажные листья, склизкие, подгнивающие. Они были не золотые и не красные, зеленые с прочернью — просто палые, не до конца осенние еще.
— Давай, Ритуля, — сказал он. — Шевелись.
Мне не было плохо физически, но я ощущала такую боль. А думала, что мне станет легче. Мне даже пришло в голову, что я одержима дьяволом. Что во мне сидит какой-то демон, который и делает так больно. Иначе это объяснить не получалось — жжение в груди, будто на душу вылили кипяток.
Я плакала всю дорогу обратно, сумела собраться только перед самым домом. Я представляла: если нас встретят, решат, что Толик меня изнасиловал. Мне совсем не хотелось, чтобы о нем так думали.
Я сказала:
— Расскажи мне анекдот.
— Ну, я так не могу, по заказу-то. Я ж тебе не клоун.
— Тогда просто расскажи что-нибудь, что угодно. Хочешь, историю расскажи.
— Не хочу, — сказал Толик. — Ладно, слушай анекдот. Приходит новый русский, значит, в ювелирку и говорит: крест бы надо, да побольше. Ему показывают кресты, один, пятый, десятый, он смотрит, потом кивает: вот такой вот хочу. Тока вы это, гимнаста снимите.
Почему-то я засмеялась, и смеялась до самых ворот, пока мы не столкнулись с папой.
Он выходил на пробежку. На лице у него совсем не было волнения, конечно, он думал, что я сплю. Мне даже было жаль забирать у него эти секунды спокойствия. Когда он нас заметил, я сразу сказала:
— Блин, пап, я случайно в озеро упала.
— Что упало, то пропало, — сказал папа и засмеялся. А потом до него дошло.
— В дом, живо!
— Пап, я…
— В дом!
Толик улыбался, папа посмотрел на него искоса.
— А ты уж останься.
— Да ну да.
Я снова попыталась высказаться:
— Пап, я…
Тогда он взял меня за руку, крепко и мягко, и повел домой. Я семенила за ним, все время оглядывалась на Толика.
— Он мне ничего не сделал, — прошептала я. — Просто мы пошли гулять.
— В ванную, а потом напряги Тоню сделать тебе чай с имбирем, она как раз завтрак готовит. И с медом!
— Не выгоняй его! Я упала случайно! Он спас мне жизнь!
— Рита, иди домой.
Папа втолкнул меня в коридор и закрыл за мной дверь. Я осталась стоять в очень тихом, еще по-утреннему сонном доме. Снаружи папа что-то говорил Толику, тише, чем я ожидала. Тогда я глянула в окно — Толик улыбался и кивал, потом развел руками с такой комической тоской, что папа, кажется, засмеялся.
Ну, подумала я, разберутся без меня.
Папа отчего-то давал Толику очень большой кредит доверия.
Я осторожненько пошла вперед. Мои следы на паркете, чистом и гладком, были темными. Я подумала, что я, будто живой мертвец, вырвавшийся из тесной утробы могилы и вернувшийся домой. К пятке моей прицепился гнилой лист, и он тащился со мной до самой ванной.
В ванной я скинула ночную рубашку, стянула трусы и осталась только в цепочке с крестиком, сердечком и якорьком.
Мой палец стал уродливым и красным, мои глаза — тоже. Мои ноги были грязными.
Я долго водила ладонью от груди к животу и ниже, представляла, что это делает Толик. Потом набрала полную ванную горячей воды и залезла в нее, не обращая внимания на боль.
Вода стала серой от грязи.
Я долго лежала, не особо понимая, на каком я свете. Лампочки над головой сверкали, сияли — будто нимбы, но без икон. Палец болел так сильно, что хотелось плакать, но я держалась.
Я не какая-нибудь там слабачка, я очень хорошо выдерживаю физическую боль. В детстве я почти не плакала, а потом стала плакать много, словно прорвало дамбу моего терпения.
Почему-то я снова подумала о Жорике, о том, что у него не было бы всех этих проблем. Во всяком случае, он бы точно не вступал в странные отношения с папиным другом Толей Тублом.
Жорик бы знал, кем хочет стать, и в это самое время, наверное, спешил бы на пару где-нибудь в Москве или даже в Лондоне. То есть, тогда не в это же самое время, в аналоговое время, но вы ведь поняли.