Прошли мы в детинец, и я поймал себя на этой мысли. Вот ведь надо же – «мы». Я и люди, которые меня избили, волокут с неясными мотивами и, возможно, вообще убьют. И при этом, непостижимым образом, мы – общность.
И в этом было нечто настолько глубоко христианское, что я почувствовал готовность жертвовать во имя чего-то чистого и светлого. И эти чувства настолько захватили меня, что я испытал острую необходимость перекреститься. И тут веревки затрещали, и я снова вошел в старый (или новый) размер. Стражи смотрели на меня, разинув рот. А старшой заорал:
– Самострелы к бою!
Вот тут, как в мультике про Шрэка[15], на стенах, откуда ни возьмись, должны были появиться арбалетчики и напугать супостата до усеру. Но здесь надо понимать, что стрелки на стенах были наши ребятушки, не какие-нибудь, прости господи, англосаксы, а самые что ни на есть от сохи. Поэтому на бравую команду отозвался только один самострельщик: вылез из-за зубца стены с заспанной мордой и вопросом «Чего орешь?». Увидев, что происходит, исчез, распространяя вокруг неприятный запах и удаляющийся звук топота босых пяток.
Старшой не растерялся, давай командовать:
– Ко мне. В линию.
Все три стражника встали перед ним и выставили копья, что выглядело угрожающе, особенно если учитывать, что я стоял перед ними в одной рубашке, без порток. Хорошо, что рубашка была длинная, а то бы я чувствовал себя абсолютно беззащитным.
Но с высоты моего роста они все равно казались мне немного ненастоящими, как солдатики из детского набора.
Вот тут мне вспомнилось недавнее мое состояние общей с ними судьбы, и я устыдился:
– Вы это, того, ребятки, не подумайте плохого, я, это, осознал.
Старшой посмотрел на меня с недоверием, спросил по существу:
– Готов следовать?
И только я собрался согласиться, как услышал громогласный окрик:
– Стоять!!!
Вот сейчас все было четко: по стенам стрелки, на проходе закованный в железо квадрат пехотинцев длинными копьями ощетинился, что твой дикобраз, на улице вооруженные всадники замелькали. А главное, поверх этой суеты и во главе стояли двое богатырей (вот правильное слово) одного со мной роста, а может, и повыше, с ног до головы – в броне.
– Ты чего, Прошка, в кандалы его не засунул?! – рыкнул один из них так, что в ушах зазвенело, и сразу стало ясно, что «стоять» тоже он исполнял.
Крикун был в годах, седой, но видно еще о-го-го, про таких говорят: поперек себя шире. Второй молодой: лицо безусое, смотрел без улыбки, но видно по глазам, что сдерживается. Когда мы взглядами встретились, подмигнул слегка: мол, не дрейфь.
У седого щита не было, но меч на поясе, и булава с руки свисает на ремешке. Молодой со щитом, копьем, на боку сабля. Ну в целом понятно, чем дело пахнет, когда против тебя вот так, а ты в одной холщовой рубахе и без порток.
Плетью обуха не перешибешь, волк медведя не задерет, с сильным не борись, с богатым не судись и прочая лабуда, которой неудачники себя успокаивают, да и раньше я не особо хорохорился, но шалишь! – вот тут, надо полагать, бес меня и попутал, откуда он взялся только, хвостатое чудовище, на святой земле русской, не иначе из чьей-то командировки сбежал.
– Мертвые сраму не имут! – вдруг завопил я страшным голосом и кинулся на все это воинство, откуда только клич этот вывернулся, не иначе из самых глубин загадочной русской души.
Надо сказать, что когда ты большой и сильный, то маленьким и слабым всегда не везет.
Я за копья хвать – опа! – и они у меня в пригоршне, как траву рвешь, некоторые с корешками-пехотинцами, и по стенам этим пучком – на, держи, самострельщики за стеной попрятались, но в грудь пару раз кольнуло, и в ногу – раз, видать, разрядиться все-таки успели.
Тут старый снова голос подал:
– Не стрелять – Лех!
Молодой бросил копье и щит на землю, шлем снял и кольчужные перчатки. Навстречу мне шагнул, поклонился. Ну я тоже – копья наземь, кой-где с их хозяевами. Шагнул вперед и тоже кланяться. Только витязь ждать, когда я поклонюсь, не стал, распрямился и справа, сбоку «по-деревенски» ка-ак даст. Только я его тоже удивил маленько, есть навыки какие-никакие.
Я еще ниже на ногах просел, и такую же оплеуху слева ему – на, держи! – прямо в правое ухо. Он, видать, такой прыти не ожидал от меня, провалился вслед за рукой, но тоже парень не лыком шит: плечом ухо закрыть успел, но на ногах не удержался, на стену крепостную оперся, только зубья каменные – какие во двор, какие наружу – посыпались.
– А ну хорош!!! – громыхнул все тот же бас.
Седой копье молодого с земли поднял и в мою сторону наставил: сдавайся, мол, и столько в его позе было уверенности и силы, что я понял: если даже я в землю зароюсь до самого центра, копье это все равно меня поразит.
15
Шрэк – голливудский зеленомордый урод. Что у них там другого цвета не бывает? Или это реклама валюты?