— Помолчите, Моро! Я не могу бросить вас на растерзание!
Да, она сражалась наравне с мужчинами, несла караулы и спала в ночь по два-три часа, бинтовала раны, сидела возле умирающих, хоронила мертвых. Именно здесь ее впервые назвали «Красной девой Монмартра».
Больше месяца батальоны Монмартра удерживали форт Исси, и лишь девятого мая версальцам удалось выбить его защитников. Поредевший 61-й батальон отступил к форту Ванв, по которому версальские орудия били прямой наводкой с плато Шатийон.
В Ванв Луиза узнала о трагедии, разыгравшейся на Шатийоие в начале апреля. Батальоны Дюваля были окружены на плато полками жандармов. После отчаянных попыток пробиться к фортам, Дюваль, желая спасти жизнь оставшимся гвардейцам, вступил в переговоры с жандармским полковником и, получив заверение, что всем пленным — а их было около двух тысяч — будет сохранена жизнь, приказал подчиненным сдать оружие. И когда федераты сложили шаспо и сабли, все они до одного были застрелены, заколоты штыками. Дюваля и командира отряда добровольцев, сражавшегося вместе с ним, обезоружив, отогнали в сторону, — сквозь строй палачей они наблюдали смерть товарищей. Дюваль поседел за этот час. Скоро по приказу генерала Винуа и их расстреляли.
Здесь же, в Ванв, Луиза услышала о трагической гибели Флуранса под фортом Мон-Валерьея, но подробностей никто не знал. В ответ на убийство Флуранса ветераны Бельвиля создали добровольческий отряд «Мстители флуранса», и не одна жандармская голова слетела с плеч, провожаемая криком: «Это тебе за Гюстава, сволочь!»
В течение апреля и мая, до генерального наступления версальцев на Париж, Луизе лишь дважды удалось побывать в Париже, хотя она истомилась от желания повидать мать, встретиться с Теофилем, услышать новости.
Когда после разгрома форта Исси она перешла в Мои-руж под командование Ла Сесилиа, он отправил ее в Военную комиссию с требованием доставить патроны для ружей, порох и ядра для крепостных орудий. Передав требование. Луиза пешком добралась до улицы Удо — фиакры исчезли из обихода Парижа, обняла расплакавшуюся Марианну.
— Ты жива, доченька?! — бормотала та сквозь слезы. — Жива! А кругом такие ужасы рассказывают про их зверства, просто волосы дыбом! Хоть бы изредка весточку посылала!
Кое-как успокоив мать, Луиза пошла с ней в школу, где жили сироты. Мэр Клемансо выполнял обещание — дети были сыты.
— Одна беда, Луизетта, — жаловалась Марианна, — их невозможно удержать, все рвутся туда, к фортам, на баррикады! Убегают и являются раз в два-три дня — поесть. Вот полюбуйся на Жака Трейара, пропадал три дня!
— Зачем ты так делаешь, Жак?! — с напускной строгостью спросила Луиза. В глубине души но только понимала и прощала ясноглазого паренька, по считала, что он и не может поступать иначе.
Двенадцатилетний Жак Трейар посмотрел на Луизу с недетской серьезностью.
— Но ведь я обязан отомстить за отца, мадемуазель Луиза! Они прибили его штыками к дереву в Булонском лесу!
Луиза наклонилась, поцеловала исцарапанный лоб.
— И где же ты бываешь, малыш? — спросила она.
— На баррикадах моста Нейи! Туда я проводил отца последний раз.
— И что делаешь?
— Приношу бойцам воду или кусок конины из кабачка. Иногда мне дают выстрелить из шаспо. Мне кажется, мадемуазель Луиза, я прикончил одного жандарма! А дядя Габриэль завещал мне ружье, если его убьют!
Луиза невольно улыбнулась:
— И тебе, наверно, хочется, чтобы его поскорее убили?
— О, как можно, мадемуазель Луиза! — возмутился Жак. — Он хороший! Я мечтаю, — Жак понизил голос до шепота, — подползти ночью к мертвому жандарму и взять карабин. Тогда стану стрелять рядом с дядей Габриэлем!
Луиза еще раз поцеловала мальчишку. — Ты молодец, Жак!
Марианна в отчаянии всплеснула руками:
— И это вместо того, чтобы запретить ему бегать, Луиза! Да ведь если так пойдет дальше, скоро и семилетние отправятся на баррикады!
Луиза обняла мать.
— Это — народ Парижа, мама! Народ, который нельзя победить!
На прощание Марианна рассказала, что недавно водила свою «команду» на бульвар Вольтера, где сожгли гильотину.
Теофиля Луиза застала в одном из кабинетов Ратуши, он еще более похудел, но глаза пылали непримиримо. Он обрадовался Луизе, и на нее нахлынула волна благодарной нежности.
— Чем заняты, Тео?
— Готовлюсь к заседанию Коммуны.
— Чем-то недовольны?
— А-а, — Ферре раздраженно махнул рукой. — Нет единства, Луиза! Раскололись на «большинство» и «меньшинство», одни тянут в одну сторону, другие — в другую. Версальцы убивают наших пленных тысячами, а я не могу расстрелять одного монсеньора Дарбуа, хотя он сто раз заслужил смерть! Будь моя воля, я бы не расстреливал этих лицемеров в сутанах, расстрел — слишком благородная для них казнь. Я вешал бы их на грязных веревках!