Она покачала головой:
— Он говорил так сухо и формально… Мне не понравился его тон. Так что нет, я ему не перезвонила.
Вода наконец закипела, и я насыпала макароны.
— Не благодари, — бросила мама.
— Муж Мэдисон, — начала я, — он…
— Я не хочу знать, — перебила она меня.
— Понимаешь, дети, Бесси и Роланд. Тебе нужно знать, они…
— Нет, мне не нужно знать, — сказала она. — Я не буду мешать тебе делать, что хочешь, Лилиан. Я никогда не мешала тебе…
Я фыркнула — теперь пришла моя очередь ее перебить.
— Делай что хочешь, но меня оставь в покое, — через пару секунд сказала мама.
Я посмотрела на нее. Она выглядела такой старой, хотя ей было всего сорок семь, и я знала, что иногда она специально копировала манеры и позы кого-то намного старше, чтобы избежать необходимости делать то, чего ей не хотелось.
Будь я мужчиной, и красивым, она бы не читала, позевывая, журнал о жизни на побережье. Думаю, будь я в принципе кем угодно, кроме ее дочери, она бы вела себя иначе. Но при мне она чувствовала себя старой, потому что я была ее дочерью.
Я помешала макароны, положила сосиски на сковородку.
— Никогда не думала, что увижу тебя с детьми, — сказала мама. — Это на тебя не похоже.
— Да, я тоже не думала.
— Мы очень хотим есть! — крикнул Роланд с чердака.
— Пусть спускаются, — мама указала на стол, встала и наполнила водой четыре пластиковых стаканчика.
— Спускайтесь! — крикнула я.
Наш шаткий дом легко пропустил звук сквозь стены и полы, и дети протопали вниз по лестнице.
— Привет! — сказал Роланд, снова помахав маме, которая взяла свой журнал и подвинула стул к окну.
Я поджарила сосиски, чуть не сожгла их, потому что одновременно сливала макароны, а затем смешала все вместе. Достала и подала тарелки.
— А вы не хотите? — спросил Роланд мою маму.
— Пожалуй, — ответила она и пододвинула стул обратно к столу, попробовала и кивнула: — Вкусно. — Ей всегда нравилось, когда я для нее готовила, неважно что.
— Ты молчишь, — мама ложкой указала на Бесси.
— Я немного устала, — ответила девочка.
— Она милая, — сказала мне мама, не сводя ложки с просиявшей Бесси.
— Мы поехали в путешествие, — объявил Роланд, привлекая внимание моей матери.
— Надолго? — спросила она.
Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как она разговаривала с ребенком? Или вообще с живым человеком?
— Мы не знаем, — пожал плечами Роланд. — Трудно сказать.
— Ненадолго, — обратилась я к столу, без всякого желания что-то есть, гоняя еду по тарелке.
— Мы нигде не остаемся надолго, — призналась Бесси.
— Ну, — сказала мама, — это лучше, чем просто сидеть на одном месте всю жизнь.
— Я так не думаю, — ответила Бесси, теперь уже глядя на меня, словно ждала, что я что-то скажу, но мой разум был где-то далеко, не в этом доме. Такое часто случалось: мое тело находилось здесь, в доме, где я выросла, а разум зависал где-то снаружи, дожидаясь, пока я не пойму, что делать.
После того как дети уснули, я была все еще слишком взвинчена, чтобы делать хоть что-нибудь. Вернувшись сюда, на чердак, я почувствовала, как скатилась по самой большой горке в мире — просто какая-то космическая шутка. Я пыталась вспомнить свою жизнь до этого лета, сколько раз я переезжала, а потом возвращалась обратно. Я была такая умная, а потом, когда все вышло не совсем так, как я надеялась, как будто запихнула свое любопытство глубоко внутрь. Я столько времени потратила зря.
Я брала в библиотеке книги Урсулы Ле Гуин, Грейс Пейли и Карсон МакКаллерс, а потом прятала их, когда кто-то проходил мимо, потому что боялась, как бы меня не спросили, что я читаю. Как будто все подумают, что я хвастаюсь или пытаюсь стать кем-то, кем не являюсь. Иногда я чувствовала себя одичалой, как будто не научилась чему-то важному вовремя и теперь не знала, что делать.
Так я и оказалась здесь, с этими детьми, которые обхватывали меня так крепко, что я едва могла вдохнуть. И вот теперь, когда они были только мои, теперь, когда мы лишились безопасности того дома в поместье, я начала переживать, что дети тоже упустили такую огромную возможность, что они тоже потерялись. Разве не жестоко было притворяться, что я могу для них хоть что-нибудь сделать? Я знала, что когда-нибудь придется их вернуть. И боже, они меня возненавидят. На всю жизнь. Больше, чем свою мать. Даже больше, чем Джаспера. Они возненавидят меня, потому что я дала им надежду, что смогу.
Я спихнула с себя их руки, и дети что-то пробормотали. На моем душном, влажном чердаке они вспотели моментально. Я переставила вентиляторы поближе к детям, а затем спустилась, громко скрипя ступеньками, и на диване в гостиной увидела маму. Она не смотрела телевизор, не читала, вообще ничего не делала. Она даже не выпивала. Она просто смотрела в пустоту.