Это был самый неподходящий момент для того, чтобы встать.
Это должен был быть последний момент в жизни Джеймса. Может быть, из-за того, что он и сам так подумал, ему показалось, что этот момент растянулся, давая Джеймсу увидеть всё до мельчайших деталей: как таран, выскользнув из рук команды Кристофера, полетел не в том направлении. Он увидел ужас на их лицах, даже рассеянный Кристофер на этот раз обратил внимание на происходящее. Джеймс видел огромное деревянное бревно, летящее прямо в него, слышал предостерегающий крик Мэттью, который раздался слишком поздно. Он увидел, как Рагнор Фелл вскакивает, перевернув шезлонг, и поднимает руку.
Мир превратился в скользящую серость, всё кругом двигалось медленнее, чем Джеймс. Всё вокруг будто скользило и казалось нереальным: таран, приближающийся к нему, а потом проходящий через него насквозь, не причиняя никакого вреда; ощущения были такими, будто на него плеснули водой. Джеймс поднял руку, но увидел только серый искрящийся воздух.
Джеймс подумал, что это Рагнор спас его. А мир вокруг снова стал меняться, превращаясь из странной искрящейся серости в черноту. Это была настоящая магия.
Позже он узнал, что вся его группа наблюдала за происходящим, ожидая увидеть кровавую бойню и смерть, а вместо этого увидела, как черноволосый парень исчезает и превращается из такого, как они сами, в тёмную бесплотную тень, жуткие очертания которой словно проступают из бездны между мирами на ярком дневном солнце. То, что было неизбежной смертью, о которой Сумеречные охотники знали не понаслышке, превратилось во что-то непонятное и ещё более жуткое.
Он даже не представлял себе, насколько он прав. Это была действительно магия.
***
Когда Джеймс очнулся, была уже ночь, и рядом с ним был дядя Джем.
Джеймс поднялся с кровати и бросился к нему, чтобы обнять. Он слышал, что многие считают Безмолвных Братьев жуткими с их безмолвной речью и чёрными провалами вместо глаз, но для него мантия Безмолвного Брата всегда ассоциировалась с дядей Джемом.
- Дядя Джем! – произнёс он, задыхаясь и уткнувшись лицом в его мантию, почувствовав себя на мгновение в безопасности. – Что случилось? Почему я… чувствую себя так странно, а теперь и ты здесь и…
И то, что Безмолвный Брат присутствует в Академии, не означало ничего хорошего. Отец всегда придумывал кучу отговорок, чтобы позвать дядю Джема. Однажды он заявил, что цветочный горшок одержим демоном. Но это Идрис, и Безмолвных Братьев вызывают к детям Сумеречных охотников только в случае необходимости.
- Я… ранен? – спросил Джеймс. – Или Мэттью ранен? Он был со мной.
« Никто не ранен, - сказал дядя Джем. – Слава Ангелу. Я здесь из-за тяжёлого бремени, которое тебе придётся как-то нести, Джейми».
И понимание, безмолвное и холодное, как могила, постепенно перешло от дяди Джема к Джеймсу. Дядя Джем осторожно за ним наблюдал. Джеймса трясло, он хотел оказаться подальше от Безмолвного Брата, и в то же время, ему хотелось, чтобы дядя Джем был рядом. Лицо Джеймса было мокрым от слёз.
Это было наследие его матери, результат смешения крови Сумеречного охотника с кровью демона, а затем снова с кровью Сумеречного охотника. Они все всегда думали, что если Джеймс может носить метки, то он был только Сумеречным охотником, что кровь Ангела выжгла всё остальное.
Но это оказалось не так. Даже ангельская кровь не смогла полностью избавить его от тьмы. Тот странный трюк, который проделал Джеймс, не смог бы проделать даже маг. Джеймс мог превращаться в тень. Он мог стать чем-то без плоти и крови – без крови Ангела, уж точно.
- Что… что я такое? – выдохнул он, горло сдавило от рыданий.
« Ты Джеймс Эрондейл, - сказал дядя Джем. – Такой же, каким был всегда. Часть матери, часть отца и часть тебя самого. Я бы не стал менять ни одну из этих частей, даже если бы мог».
Но Джеймс бы поменял. Он бы выжег из себя эту тёмную часть, вырвал бы её голыми руками, сделал бы всё, что угодно, только бы от неё избавиться. Он должен был быть Сумеречным охотником, и он всегда им был. Но захочет ли любой другой Сумеречный охотник драться с ним бок о бок, зная, какие ужасы он может вытворять.
- Я… они вышвырнули меня из школы? – прошептал он.
« Нет, - сказал дядя Джем. У Джеймса появилось чувство сожаления и злости, затем оно отступило. – Но, Джеймс, я думаю тебе лучше уехать отсюда. Они боятся тебя. Боятся, что ты… окажешь пагубное влияние на их детей. Они хотят перевести тебя в ту часть Академии, где живут примитивные студенты. Очевидно, их мало волнует, что может с ними произойти, и ещё меньше, что может произойти с тобой. Возвращайся домой, Джеймс. Я могу доставить тебя туда прямо сейчас, если хочешь».
Джеймс очень хотел домой. Он даже не мог вспомнить, когда хотел чего-то так сильно, хотел до боли, словно каждая косточка в его теле была сломана, и поправиться он сможет только оказавшись дома. Там его любили и оберегали. Там он моментально окажется в окружении ласки и тепла.
Но было одно «но»…
- Что бы почувствовала моя мама, - прошептал Джеймс. – Если бы узнала, что меня отправили домой из-за… она подумает, что это из-за неё.
Его мама, с серьёзными серыми глазами и нежным, словно цветок, лицом. Такая же спокойная, как Джеймс, но за словом в карман не полезет, как и его отец. Джеймс мог быть преисполненным пороков, мог отвратительно влиять на других детей Сумеречных охотников. Он был готов в это поверить. Но не мама. Она была доброй, красивой и любящей. О лучшей маме нельзя было и мечтать. Она была настоящим благословением на этой земле.
Джеймс не мог бы вынести даже мысли о том, что она будет винить во всём себя, будет думать, что это она причинила ему боль. Если бы он только смог продолжить своё обучение в Академии, смог бы заставить её поверить, что с ним всё в порядке, то, возможно, это уберегло бы её от боли.
Ему хотелось домой. Он не хотел видеть никого из Академии. Он был трусом. Но, не до такой степени, чтобы сбежать от своих мучений и заставить мучиться собственную мать.
« Никакой ты не трус, - сказал дядя Джем. – Я помню время, когда я был ещё Джеймсом Карстаирсом, и когда твоя мама узнала, что никогда не сможет иметь детей. Она думала тогда, что это правда, и очень страдала из-за этого. Ей казалось, что она так изменилась, стала абсолютно не той, кем была раньше. Я сказал ей, что для того, кто будет любить её, это всё не будет иметь значения. Так и было. Для твоего отца, одного из лучших людей, которых я знаю и единственного, кто её достоин, это действительно не имело никакого значения. Но есть кое-что, чего я ей не говорил… Я был слишком молод и не знал, как сказать ей, насколько сильно меня тронули её мужество и выдержка перед лицом неизвестности. Она сомневалась в себе, но я никогда не сомневался в ней. И теперь могу никогда не сомневаться в тебе. Сейчас я вижу в тебе то же мужество, которое видел в ней».
Джеймс плакал, уткнувшись лицом в мантию дяди Джема, словно был ещё меньше Люси. Он знал, что мама очень смелая, но неужели настоящее мужество ощущается именно так; он думал, что это чувство должно быть приятным, а не таким, от которого тебя разрывает на части.
« Если бы ты увидел человечество, как вижу его я, - голос дяди Джема прозвучал шёпотом в голове Джеймса. – Я почти не ощущаю ни яркости, ни тепла. Я очень далек от всех вас. Во всём мире для меня существует всего четыре источника теплоты и света, которые пылают достаточно ярко для того, чтобы я почувствовал хоть что-то похожее на то, что чувствовал, когда был человеком. Твоя мама, твой папа, Люси и ты. Вы любите, боретесь и пылаете. Не позволяй другим говорить тебе, кто ты. Ты пламя, которое нельзя погасить. Ты тот, кем был всегда, и этого достаточно. Тот, кто смотрит на тебя и видит тьму – просто слепой».
- Слепее Безмолвных Братьев? – спросил Джеймс и икнул.