Проблема заключалась в поиске родственников (вечная головная боль). Жену удалось найти только на следующий день: она отдыхала на Мальдивах. Дозвониться удалось тоже не сразу. Теперь оставалось ждать ее прилета, чтобы передать тело для погребения.
Все, вроде бы, нормально, но именно это «нормально» и не давало доку покоя, особенно, желание созерцать природу. Вслед за таким меланхолическим настроением в мозгу появлялась эдакая заноза. Нет, она не сулила головной боли и уж тем более неприятностей. Заноза была другого толка: она сулила разнообразие в жизни, приключения. А это Ковальский любил. Он даже отпуск любил проводить не так как все: тихо и размеренно. Ему нужен был драйв, адреналин. Нет, он не искал опасных приключений, – он искал события.
Довольно странное сочетание для человека такой, можно сказать, философской профессии, а, может, и не странное. Психологам видней. Но мы не об этом. Мы о трупе Михаила Левандовского, пятидесяти двух лет.
Поняв, что заноза в затылке засела крепко, анатом прокрутил в голове весь процесс вскрытия, но так и не припомнил ничего, достойного этой самой занозы. Памятуя присказку своей бабки, что утро вечера мудренее, решил, что так тому и быть. Встал, закрыл сейф, убрав в него документы, запер кабинет и отправился неспешно к своему авто.
Ехал спокойно, где-то даже медленно, любовался городом, вдыхал весенние запахи. Дома его уже ждала красавица Елена, с которой они жили уже сорок девять лет. И в конце мая должны были отпраздновать пятидесятилетний юбилей совместной жизни.
Дома доктор был Йежик, а уж никак не профессор. О трупах говорил с Еленой в исключительных случаях. Даже с работы его старались лишний раз не беспокоить, знали, как трепетно док бережет личную жизнь.
Сегодня его ждал любимый яблочный пирог и сухое красное вино. Он с удовольствием поел и сел с бокалом перед камином, вытянув ноги к огню. Когда муж пребывал в таком задумчивом настроении и не слышал вопросов, Елена уже точно понимала, что в затылке у него снова засела заноза. Она не задавала лишних вопросов: знала, что сам расскажет, когда сочтет нужным или захочет. Иногда это желание посещало его перед сном, и тогда Елена терпеливо выслушивала всю логическую цепь рассуждений мужа, мужественно борясь со сном. Она боялась его расстроить, поэтому старалась задавать вопросы. Женщиной она была умной, поэтому супруг ждал их. Нередко вопросы любимой женщины наводили анатома на новый след, порой, самый неожиданный.
Ночью Ковальский просыпался несколько раз, без причины. Это был еще один признак засевшей занозы.
Утром он отбыл на работу уже в полной уверенности, что покойник Левандовский принесет еще сюрпризы: хорошие или плохие – покажет время.
Днем, когда по всем расчетам, супруга уже должна была вернуться, начали звонить. Трубку никто не брал. С четвертой попытки, наконец, ответили. Ассистент профессора в очень вежливой форме начал разговор с супругой Левандовского, пытаясь понять, когда она прибудет за телом. Разговор не складывался. Тогда трубку взял сам Ковальский.
- Пани Левандовская, меня зовут профессор Ковальский, я делал вскрытие тела вашего супруга. Примите мои глубочайшие соболезнования. Однако нам необходимо знать, когда вы или ваш представитель заберете тело для погребения.
- Да, конечно, непременно. Как только смогу, я приеду, – Пролепетала женщина.
- Пани Левандовская, я все понимаю, но мне нужен точный ответ. Морг не может держать у себя тело, мы должны освободить место. Если завтра утром у нас не будет информации для погребения, мы обязаны обратиться в полицию. Такова процедура. Уж извините.
- Полиция? Какая полиция? Зачем?! Я ни в чем не виновата…
Вдова явно была не в себе, и дальнейший разговор не имел смысла. Профессор не раз сталкивался с такой реакцией родственников. Особенно в случаях, когда близкий человек умирал или погибал внезапно.
- Всего доброго, пани. Я жду завтра вашего звонка не позднее десяти утра, – вежливо, но достаточно жестко сказал доктор и положил трубку.
Он постоял еще минуту, побарабанив пальцами по столу, и отправился в прозекторскую.
Дальше день складывался как обычно. Привезли еще пару тел из больниц, вскрывать которые не требовалось. Это были пожилые люди, и смерть их не была неожиданной.
Но настроение у Ковальского было скверное. Особенно после разговора с вдовой Левандовского.