Я мечтал о постороннем. Вот он крадется по траве на цыпочках, чтобы я его не заметил. Он, наверное, шпион. Говорят, после войны осталось много шпионов. Они ходят везде и вредят.
Он думает, что я его не вижу. Как бы не так! Я храбро подхожу к нему и говорю: «Кто вы такой? Предъявите документы!»
Он растерялся, молчит. Я замечаю в заднем кармане его брюк револьвер. Шпион хочет вынуть его, но я ставлю подножку, шпион падает, я хватаю револьвер, навожу на него: «Руки вверх!» Он поднимает руки. Лицо у него жалкое, умоляющее. Он говорит: «Мальчик, отпусти меня, я дам тебе много денег: тысячу рублей хочешь?» Но меня не купишь. «Попался, фашист!» — говорю я.
Потом приезжает машина с военными, шпиона связывают и…
По рыжей траве шел ко мне со стороны тракта самый настоящий посторонний. На нем была соломенная шляпа, белая рубашка и белые брюки. Он прихрамывал, опираясь рукой на палку, а в левой держал какой–то блестящий предмет.
Я различил тонкий гриф и плоский корпус, сжатый с боков. Это была гитара черного цвета.
Посторонний приближался, размахивая на ходу гитарой. Ее полированная спина ловила солнце. Я увидел ясно перламутровый узор на верхней деке и перламутровые звездочки ладов. Поверху гриф был перевязан узкой фиолетовой ленточкой.
Незнакомец заслонил головой солнце, и я посмотрел на него.
У него было очень некрасивое лицо. Все мягкое, красное, седые брови, нос круглый, и губы в кружок.
Я спросил как можно более твердым голосом:
— Дяденька, вы зачем сюда?
Посторонний остановился, улыбнулся неуверенно, поставил гитару к ноге, вытянулся вдруг по–военному и сказал басом:
— Доложи своему начальству: «Дядя Коля прибыл с гитарой к вам в гости!»
Хорошо, что он говорил басом. Я сразу перестал трусить и сказал:
— Начальства у нас нет никого. Все на озере.
— Так–таки и нет никого?
— Нет…
— Жалко…
Лицо у него вдруг стало грустным.
— Постойте, может, Анна Семеновна тут? Я сейчас… Я сбегал в директорскую палатку, но там никого не оказалось. Когда я вернулся, дядя Коля стоял как раньше, приставив гитару к ноге. Он смотрел на палатки неуверенно и так же неуверенно посмотрел на меня.
— Ну, что ты узнал?
— К сожалению, нет никого, — сказал я официальным голосом и посмотрел на гитару.
— А ты кто здесь такой? — спросил он.
— Я — воспитанник, а сейчас — дежурный.
— Посидеть у вас можно, дежурный?
— Вообще можно, — сказал я. — Только посторонних нельзя сюда пускать…
Мне очень хотелось послушать, как он играет.
— Так я — посторонний? — Он рассмеялся. — Ну, какой же я посторонний. Я — почти сосед ваш. Не издалека.
— Вы — артист? — спросил я.
— Как тебе сказать… Вроде бы и артист… Хочешь, поиграю?
— Ладно, давайте, — сказал я. — Только не на территории. Я вас на линейку посажу, можно?
Он снисходительно улыбнулся:
— На линейке так на линейке. Тащи стул.
Я принес стул из палатки, дядя Коля сел, закинул ногу за ногу, положил на колено гитару и спросил:
— Ну, что сыграть?
Он провел пальцами по струнам. Первые три струны пропели тихонько: «Ка–пи–таннн…»
— Сыграйте «Капитана»…
Он заиграл послушно. Его пальцы с широкими плоскими ногтями ловко бегали по ладам. Он кончил «Капитана» и без перехода начал новую мелодию. Он наклонял голову над гитарой, хмурил лоб, распускал губы.
Играл он все больше незнакомые песни. Узнал я только песенку про картошку да «барыню».
Понемногу он стал напевать себе под нос что–то хриплым голосом, откашлялся, запел яснее:
Налей же рюмку, Роза,
Мне с мор–роза…
Не меняя положения, он сидел так долго и играл. В незнакомой музыке вдруг проскальзывали смутно знакомые, неуловимо близкие отрывки. Может быть, я этого никогда не слышал, но музыка его была так непохожа на тяжеловесные праздничные кантаты, которые трудно петь…
Я стоял рядом, глядел на замысловатый узор из перламутровых ромбиков и цветочков, пущенный по краю гитары. Незаметно один цветочек, круглый, с короткими лепестками, стал расти, бледнеть. В круглом окошке проглянуло синее небо, зашевелились кусты. Стоял на траве желтый патефон, вертелась пластинка… Далекий голос пел из патефонных глубин. Мелькнуло в окошке знакомое лицо… Шелковое платье зацепилось за ветку, зашуршало… Еще одно лицо выплыло из тумана, молодой военный в гимнастерке с кубиками в петлицах, белые зубы, смеется глазами. Сейчас он поднимет меня сильными руками высоко–высоко! Я ощутил руками прикосновение теплых ладоней и вздрогнул.