Однако нельзя исключить и других, совершенно иных мотивировок убийства: месть обиженного, а таких людей за долгие годы накопилось достаточно; сведение старых шпионских счетов — Юрысь добывал настоящие или фальшивые стенограммы заседаний из канцелярии рейха — и, наконец, случайность или просто ошибка. У одного только Вацлава Яна по этому поводу не было сомнений: Юрысь погиб, потому что был верен. А ведь именно Вацлав Ян получил доказательство измены (подходит ли здесь это слово?) Юрыся — единственный существующий, а может быть только единственный найденный рапорт (донесение? донос? записка?), касающийся, без всякого сомнения, его, полковника Яна, разговора с капитаном запаса. Неизвестно, с какой целью была сделана эта запись и для кого предназначена. Вацлав Ян счел, ибо полковнику хотелось так считать, что ему просто-напросто принесли записку Юрыся, которую тот написал для своих будущих мемуаров, хотя само предположение о том, что капитан запаса ведет дневник, может показаться совершенно фантастическим. Эти записки принес полковнику молодой Эдвард Фидзинский, который, благодаря протекции Вацлава Яна, уже месяц работал вместе с Юрысем в «Завтра Речи Посполитой». В редакции у них был общий письменный стол в маленькой комнатке на улице Пенкной, как раз напротив заведения, формально уже не существующего, Рыфки де Кий, о котором Юрысь знал все. В столе были два ящика, закрывающиеся общим ключом. Зачем Эдвард открыл ящик Юрыся, после того как Видеркевич, то есть Мацей, или попросту Крупа, еще на лестнице прижал его животом к стене и сказал о смерти журналиста-капитана? Эдвард нашел в ящике только эти записки, сунул их в карман, дома прочел, а вечером отнес полковнику. Он заплатил долг, если действительно существовал какой-то долг, который нужно было оплатить, и мог посидеть минутку рядом с Вацлавом Яном, посмотреть на его неподвижное, обрамленное темной бородкой лицо, повернутое, как всегда, к собеседнику профилем.
— Ты читал? — спросил Вацлав Ян.
Эдвард хотел сказать правду, но солгал:
— Только первое предложение.
— Спасибо, — сказал полковник и сунул бумагу в ящик стола.
Комиссар полиции, который явился в редакцию на следующий день, ничего в ящике Юрыся не обнаружил и не выказал удивления. Он знал о Юрысе слишком мало, а возможно, уже слишком много для того, чтобы надеяться найти в его редакционном столе что-нибудь интересное. Такие люди, как Юрысь, ничего нигде случайно не оставляют. Поэтому среди множества вопросов вопрос о том, почему Юрысь так поступил, почему оставил свою рукопись в столь доступном месте, тоже ждет своего ответа.
Видимо, он писал в редакции, потом бросил листки в ящик стола и поехал на Повонзковскую улицу. По крайней мере это было известно. Конечно, никто не знал всех запутанных и разнообразных контактов Юрыся: он бывал в «Адрии» и у Ёсека на Гнойной улице, но больше всего любил трактир Морица по прозвищу Чокнутый, на Повонзковской улице. Там он встречался с людьми, с которыми, как он говорил, «мы делали эту Польшу», а делали ее ведь по-разному, в салонах и в приемных, в глине и в грязи, ведь кто-то должен был как следует замарать лапы, чтобы из этого что-нибудь вышло. «Я, паныч, — втолковывал Юрысь Эдварду, выпив у стойки рюмку, — знаю такие вещи, которые тебе и не снились. Кто людям заглядывает в души? Кто их выворачивает наизнанку? Кто потрошит и потом обратно засовывает внутренности в живот? Юрысь. Кто видел подоплеку власти, как втаскивали разных типов наверх, а потом они падали вниз, в дерьмо? Юрысь».
У Морица Чокнутого обычно бывал Альфред, по кличке Грустный или Понятовский. Он теперь жил, получая свое на Керцеляке[4] и в кабаках на Желязной улице, а с Юрысем его связывали славные годы, служба в боевых отрядах (хотя Юрысь никогда не был в боевых дружинах ППС[5], у «Локтя» или у «Тасемки», он просто всех знал, вертелся среди людей, подзуживал) и что-то еще, о чем они никогда не говорили, но что существовало и крепко их связывало. У Альфреда появилось брюшко. Он всегда ходил в светлом пиджаке и пестром галстуке, физиономию имел круглую, с расплывшимися чертами и глубоко посаженные неподвижные глаза. Альфред хорошо работал ножом. Летом восемнадцатого вместе с Юрысем он убрал немецкого шпиона и провокатора, некоего Толстяка. Ловкий был этот Толстяк: знал людей и умел ускользать; почти всегда ходил с охраной, дома кому попало дверей не открывал. Юрысь попробовал было дважды, и неудачно, Альфреду в конце концов повезло. Он подловил Толстяка вечером. Стрелять не стал, хотя в кармане был пистолет. Пырнул ножом. Один из охранников увидел только падающего хозяина и тень, которая тут же растаяла в подворотне, в закоулках Желязной, там Альфред чувствовал себя увереннее, чем кто-либо в Варшаве.