Шум — значит, они достаточно сильны, чтобы устроить шум, и тогда… Кшемек или выберется, или нет…
Ему казалось, что он уже осторожно касается пальцами документов, знает, что в них… Через несколько часов он скажет комиссару полиции: «Меня интересует, кто всадил ему нож. Вы понимаете? Тот конкретный человек, который совершил убийство. В биографии жертвы я его не найду. Поэтому нужны обстоятельства преступления, часы, возможно дни, предшествующие убийству, а главное — подробности, подробности…»
И все же Кшемек постоянно думал о биографии Юрыся, которую, хотя она была и не очень подробной, нашли в документах дела. Кшемек знал, что его ждут трудные разговоры с Напералой, с Завишей. Он пока не думал о том, что ему придется иметь дело с кем-то, кто стоит выше, вначале он должен иметь в своем распоряжении какие-то факты, которые сделают его нужным, может быть даже опасным (не очень, правда, опасным, ибо это грозит всякими осложнениями), и дадут возможность создать собственную, хотя бы предварительную версию.
До сих пор следствие велось с прискорбной небрежностью. Кшемек сказал об этом достаточно резко комиссару полиции, который, кажется, думал только об уходе на пенсию, поэтому с ним не имело смысла больше говорить. Кшемек сам хотел сначала осмотреться и понять, с чем ему придется иметь дело. Полиция допросила нескольких коллег Юрыся из «Завтра Речи Посполитой», Альфреда, по кличке Грустный или Понятовский (следователь, конечно, о нем слышал, хотя никогда не видел), с которым капитан запаса провел вечер в день убийства, а также дворника дома по улице Беднарской. Дворник, естественно, ничего не видел и ничего не слышал, а фамилия жертвы ему ничего не говорила. В комнатке на Хмельной, которую в последнее время снимал Юрысь, не нашли ничего, буквально ничего. Кшемек внимательно просмотрел протоколы допросов и обнаружил слишком много, даже чересчур много, серьезных и даже странных упущений: работников редакции не спрашивали о личной жизни Юрыся; не установлено, с кем он встречался и имел контакты; Альфред, по прозвищу Грустный, не сообщил, о чем они с убитым в последний раз говорили, дворнику не показали фотографии жертвы. Комиссар утверждал, что полиция с помощью своих осведомителей старается проникнуть в варшавский преступный мир, чтобы найти виновников нападения. «Это должны быть профессионалы, — повторял он, — ведь Юрысь не тот человек, которого можно захватить врасплох».
Следователь высказал свое неудовольствие и начал энергично действовать. И первым делом: не Завиша, не Наперала и даже не «Завтра Речи Посполитой», а подробный анализ обстоятельств преступления и событий дня, в который оно было совершено. Кшемек имел свой собственный, неоднократно проверенный метод, он умел обходить опасные рифы и бесчисленные ловушки, которых на этот раз, как он считал, судьба ему не пожалела.
Дом № 7 по Беднарской улице. Он осмотрел его сам, еще до того, как агенты получили совершенно четкие указания, кто чем должен заниматься. Старый, но в хорошем состоянии четырехэтажный каменный дом, один из тех солидных домов, в которых платежеспособным съемщикам предлагаются приличные, но не очень комфортабельные квартиры. С улицы в дом можно было войти через хорошо освещенную подворотню; именно там, на камнях, полицейский и нашел тело Юрыся. Полицейский шел по улице и заглянул в подворотню, потому что, как он объяснил позже, его «что-то как бы толкнуло». Прошло, вероятно, не больше десяти минут после смерти капитана запаса, но полицейский не заметил ничего подозрительного. В доме было тихо, дворник, как потом оказалось, спал, выпив четвертинку, а его жена, перед тем как закрыть ворота, зашла к знакомым.
Квартира дворника находилась на первом этаже, двери были с правой стороны подворотни, а напротив — вход на лестничную площадку; двор замыкала высокая стена и мастерская жестянщика Станислава Бобрака. Кшемек все это детально осмотрел, конечно неофициально, без сопровождающих, как будто бы во время послеобеденной прогулки. Как Юрысь попал в этот дом? Случайно? Или проходил по Беднарской улице и кто-то втащил его в подворотню? А может быть, навестил или собирался навестить знакомого? Единственно, что было известно точно, — в тот день он пил с Грустным, или Понятовским, у Морица на Повонзках, откуда вышел около семи вечера. Но что же тогда он делал с семи до десяти, если, конечно, Альфред не обманул, назвав время их встречи?