Вариант второй: они считают, что я стал жертвой провокации или сам эту провокацию организовал. Значит, меня подозревают в измене.
Вариант третий, не исключающий и оба предыдущие: информация моих агентов оказалась нежелательной, не связанной с теми сведениями, которые имеет Отдел, она противоречит основным концепциям руководства и поэтому не может быть передана выше, ее нужно уничтожить.
Я принял третий вариант как самый вероятный: оказалось, во всяком случае у меня сложилось такое впечатление, что я был прав. Я рассчитываю на то, что все же вопреки той позиции, которую я занял позже, во время имеющих такое важное для меня значение бесед с майором Н. — я был бы просто дураком, если бы вел себя иначе, а доказательства своей храбрости, вы ведь это хорошо знаете, давал в другом месте, — информация, о которой идет речь, все же дойдет до Главнокомандующего.
Я уже докладывал вам о своей деятельности в Берлине; работал я, как мне кажется, успешно и думаю, что результаты, которых мне удалось добиться, должны быть приняты во внимание. Я знаю, что такое провокация, мне пришлось принимать участие в различных интригах, я научился разбираться в людях, слышать невысказанные вслух слова, видеть в темноте, быть словно обложенным в джунглях зверем, ушедшим от пуль. И если даже я не в состоянии это доказать, то все равно уверен, что обер-лейтенант Г., которого я в своих рапортах называл А6, и Ильза Я. (простите, что даже вам я не сообщаю фамилий, но это можно сделать во время личной встречи), выступающая под шифром Б2, заслуживали полного доверия.
Последний рапорт А6 пришел в центр перед самым моим возвращением из Берлина. В нем была довольно неожиданная информация: А6 привел, по моему мнению, убедительные доказательства того, что промышленник Ратиган с 1930 года является агентом абвера. В то время о Ратигане я знал немного, слышал, что он представляет в Польше группу английских промышленников и имеет большое влияние в Силезии. А6 утверждал, что Ратиган встречался с Вайнертом (у некой Эвы Кортек) и передавал ему сведения о нашей оборонной промышленности и данные, касающиеся планов развития авиации. Здесь следует вспомнить также о гауптмане Х. ф. М., друге Г. еще со времен войны, который дал возможность (сам об этом не зная) сделать фотокопии донесений Вайнерта в абвер. (Есть там и рапорты Ратигана, но фотокопий мне получить не удалось.) Только после возвращения в Польшу я понял, насколько разнообразны связи Ратигана и как прочны, не являющиеся теперь для нас тайной, его действительные позиции.
Значительно большее значение я придавал донесениям моей Б2, в связи с ее контактами (правда, не непосредственными, ибо существовали довольно сложные отношения, объяснить которые я постараюсь позже) с одним из адъютантов канцлера, полковником Х. Запись полуофициальных высказываний канцлера в кругу самых близких его сотрудников, само собой разумеется, что эти высказывания должны быть искренними, мне казалась чрезвычайно важной для нашей оценки реальной угрозы со стороны Германии, а в этой угрозе я после возвращения из Берлина не сомневался. «Проблемы, стоящие перед Германией, — говорил канцлер, — могут быть решены только с помощью силы». Он признавал, что тут есть риск, но одновременно подчеркивал, что существуют шансы на успех, главным образом потому, что «немецкое наступление начнется в тот момент, когда весь остальной мир будет еще только готовиться к обороне». Он считал, что полностью Германия закончит подготовку в 1943—1945 годах, но предполагал, что при благоприятных обстоятельствах атака может и даже должна начаться значительно раньше. Под этими благоприятными обстоятельствами он подразумевал такую ситуацию, когда Англия и Франция будут заняты своими делами или когда в странах Запада неминуемо обострятся внутренние конфликты. Особое значение имела, по моему мнению, уверенность канцлера в том, что, в сущности, Англия и даже Франция считают Чехословакию уже потерянной и не выступят с оружием в руках, когда рейх начнет действия на территориях, «жизненно ему необходимых». Я внимательно читал «Майн кампф», и, хотя книга эта очень скучна, я вижу несомненное совпадение между содержащимися там положениями и доставленной моим агентом фотокопией записей полковника Х. Однако я понимаю, что достоверность агентурных данных, особенно имеющих такое важное значение для государственной стратегии, должна быть тщательно проверена. Не всегда, правда, это может быть достижимо. В результате усилий Б2 я получил образец почерка, несомненно являющегося почерком полковника Х. (почтовая открытка, которую он послал своей приятельнице). Графологи Отдела таким образом могли установить подлинность записей.