Он говорил так, что спорить было нельзя. Валя кротко согласилась и чуть ли не на цыпочках выскользнула из комнаты. Застучали каблучки ее туфель, стукнула дверь. Сестра ушла.
Папа не сказал больше ни слова, он лишь дымил папиросой и хмуро смотрел в пустоту. Мать помешивала половником бульон на газовой плите с таким же отсутствующим видом. Словно две призрачные тени. Кате стало не по себе, и она отправилась в их с Валей комнату, чтобы почитать. Они обитали в узкой и относительно длинной – так, чтобы могли уместиться две стоявшие изголовьями друг к другу односпальные кровати – комнатушке сразу за зимней кухней. Стена, отделявшая комнату сестер от кухни, была не просто стеной, это была задняя часть печки. Зимой, когда родители растапливали печь, камень прогревался так, что закуток превращался в самое теплое место в доме.
Читать не хотелось. Это был любовный роман, начатый Катей еще до экзаменов. Но сейчас интриги в книге казались плоскими и неинтересными. Творящееся за окном занимало Катю куда больше любовных терзаний главной героини.
А еще она все чаще и чаще думала о своей будущей жизни. В тот день, когда они по пути в город увидели жуткую картину повешенной на дереве Риты – при воспоминании об этом Катю передернуло – они побывали в профессиональном училище. «Каблуха», как их называют в народе. Подали документы. А Катя узнала, что из себя представляет специальность, которой она посветит следующие три года своей жизни. Оказалось, это не имело никакого отношения к домохозяйству, как почему-то думала Катя. Ближайшие годы ей предстояло учиться ухаживать за сельскохозяйственными животными и растениями и учиться производству, хранению и переработке продукции животноводства и растениеводства. Ах, да, а еще постигать кулинарное мастерство. По окончании обучения Катя получит специальность плодоовощевода, повара или оператора машинного доения.
При одной мысли о том, что это – верх ее карьеры, ее жизни, на которую еще не так давно она возлагала столько надежд, Кате становилось невыносимо.
Но других вариантов просто не было.
И Катя, невесело размышляя о своем туманном и явно невеселом будущем, все чаще ловила себя пусть и на робкой, не сформировавшейся окончательно, но уже твердо проклевывающейся первым весенним подснежником мысли. Все, что творилось здесь в последнее время, лишь отрезвляло Катю и укрепляло эту мысль. Нужно уезжать из Ямы. Убраться куда-нибудь, где есть машины, автобусы, телефоны, асфальт и уличные фонари. Найти там работу – хоть тем же поваром для начала – и просто жить, как все те люди, которых она видела в редкие вылазки в город.
А любовь… Может, когда-нибудь и приложится.
Отложив книгу, Катя побрела на огород.
– Я грядки полью.
– К табаку моему не лезь! – как всегда, бросил папа.
Катя и не собиралась. Она просто хотела побыть наедине со своими мыслями.
Но ничего не вышло. Едва выбравшись из двери во двор, Катя услышала стук распахнувшейся калитки и увидела Валю. Бледную, с огромными, налитыми страхом глазами.
– Ты чего? – опешила Катя.
– Пархомовы! – выпалила сестра. – У них там милиция и «скорая»!
Катя бросилась за сестрой, которая уже выскользнула из калитки на улицу. Где-то позади хлопнула дверь дома, это кто-то из родителей выбежал за ними следом, привлеченный шумом.
Пархомовы жили в 10—12 домах от Мазуровых. Катя никогда не считала, сколько именно домов отделяли их от ее одноклассницы, погибшей такой страшной смертью. Зачем считать, если каждый сантиметр этой улицы ты знаешь наизусть? И сейчас Катя бежала за Валей по пыльной дороге, спеша к дому Пархомовых. Она видела белый фургончик «скорой помощи» и желтый милицейский «УАЗ». На улице перед домом уже собралась толпа. Люди шептались, галдели, охали и бубнили что-то, и все это сливалось в единый бессвязный гам толпы.
– Что случилось-то? – запыхавшись, спросила Катя.
– Я откуда знаю? Мы только вышли, идем – а тут это. Ну, я в дом сразу… О, мама с папой бегут! Сергей, ты узнал что-то?
Катя только тут разглядела Сергея в толпе, все прибывающей и увеличивающейся на глазах. Он смотрел на дом, как зачарованный. Сергей открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в его горле. Он кивнул и продолжил таращиться вперед.
Катя тревожно вытянула шею, стараясь понять, что происходит. Ворота были распахнуты, и за ними шныряли сосредоточенные люди в белых халатах и чуть растерянные милиционеры в синих мундирах. Среди них Катя заметила участкового, с которым отец говорил каких-то полчаса назад.
Около ворот стоял Пархомов. Смертельно бледный, будто кто-то высосал из его тела всю кровь до последней капли, он чуть пошатывался. Пархомов не замечал суеты за воротами и шепчущейся тревожной толпы прямо перед ним. Он был призраком, погруженным в самого себя. Случилось что-то жуткое, поняла Катя. Опять.