— Виттенбек и есть тот самый майор, который на вечере двадцать восьмого февраля первым пригласил ее танцевать. Теперь ты понимаешь? Незадолго до начала учений он отказался от ордера на квартиру. А сегодня эта девчонка получила от него письмо!
Лоре Вернер внимательно посмотрела на сестру. Марлис раскраснелась от ветра и быстрой езды на велосипеде, и ее лицо, с темными, невыщипанными бровями, с высоким выпуклым лбом, казалось сейчас по-девичьи юным.
Марлис глядела вслед уходившей Фридерике, но по выражению ее лица трудно было что-нибудь понять. Впрочем, она и прежде была скрытной.
— После этого письма даже слепому ясно, что теперь будет… — сказала Марлис.
— Ты думаешь?.. — перебила сестру Лоре и тоже посмотрела вслед Фридерике, которая уже сворачивала в переулок.
— Именно об этом я и думаю, — продолжала Марлис и, подталкивая свой велосипед, пошла рядом с Лоре, не переставая говорить: — До сих пор она вешалась только на холостых, а теперь и за женатых принялась. Но она забыла про нас…
— Про вас? Кого ты имеешь в виду?
— Ну, фрау Кристиан, меня или фрау Кунце.
— А ты уверена, что вы не ошибаетесь?..
— Готова поспорить! — Эти слова Марлис произнесла с такой убежденностью, что Лоре замолчала.
Фрау Вернер жила далеко от этого поселка и почти совсем не знала Фридерику, чтобы принять ее сторону, а тем более защищать ее. Она была уверена, что ей вмешиваться не стоит, поскольку это бессмысленно. Так же она поступила и в тот вечер, когда обсуждался рисунок будущего ковра для фойе Дома Национальной народной армии.
Тем временем сестры дошли до переулка, в который совсем недавно свернула Фридерика с детишками. Девушка еще не скрылась из вида. Она играла с близнецами, пряталась за дом, а детишки искали ее и, как только находили, так и висли у нее на шее. Они громко смеялись, и их смех и отдельные слова доносились до Лоре и Марлис. Фридерика вдруг споткнулась и упала, а малыши с веселым хохотом повалились на нее.
— Она еще не раз упадет, — презрительно заметила Марлис.
— Вы так много плохого о ней говорите, что она поневоле станет такой, — упрекнула сестру Лоре. — Зачем вы вмешиваетесь в ее жизнь?
Марлис ничего не ответила ей и двинулась дальше. Тогда Лоре догнала ее и, положив руку на руль велосипеда, повторила свой вопрос. Марлис густо покраснела — в детстве она всегда так краснела от стыда, от замешательства или от гнева, а потом внезапно умолкала и куда-нибудь быстро уходила. Но сейчас ей уже не пятнадцать лет, и теперь она никуда не убегала, а сначала возражала, быстро и горячо, а затем постепенно успокаивалась, и краска сходила с ее лица.
Марлис упрямо повторяла, что они не допустят, чтобы Фридерика Шанц разбила семью. Правда, им следовало бы вмешаться раньше и потребовать от Шанца и его жены навести наконец порядок в своей семье. Они уже не имеют права молчать и, само собой разумеется, обязаны поговорить с майором и сообщить обо всем в его партийную организацию.
Лоре Вернер молча взглянула в лицо сестры. Оно казалось вполне дружелюбным, и только строгие складки в уголках рта придавали ему строгое выражение.
Фрау Вернер не понимала, зачем женщины затевают все это.
— Знаешь, Марлис, — неторопливо начала она, — мне кажется, кто-то из вас прочитал это письмо и дал волю своей фантазии.
— У каждого человека должно быть чувство ответственности! — Марлис крепко сжала губы. Она хотела ехать дальше, но Лоре нажала на ручной тормоз и задержала велосипед.
Лицо фрау Вернер побледнело, и Марлис показалось, что сестра плохо себя чувствует. Лоре вообще ни с кем не спорила, редко высказывала свое мнение, а если когда и говорила, то не обращала внимания, соглашаются собеседники с ней или нет. Но зато другие всегда прислушивались к тому, что она говорила. Марлис в детские годы особенно остро чувствовала первенство сестры и, как могла, противилась этому. Однако все это осталось в прошлом. Со временем у Марлис появились собственные дети, которые постоянно о чем-то спорили друг с другом.
— Послушай, Лоре, — начала она, — мы не имеем права вести себя по принципу: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю», не имеем права пускать все на самотек…
— Дорогая сестра, ты не совсем точно сказала о трех заповедях. Значение их таково: «Не вижу ничего плохого, не слышу ничего плохого, не говорю ничего плохого». — Лора убрала руку с велосипеда, и сестры медленно пошли дальше.
Марлис немного подумала, а затем сказала:
— Не хватает еще четвертой заповеди: не делаю ничего плохого…
— А что же собираетесь предпринять вы?