Стоило только полковнику подумать об этом, как усталость прошла. Он сел в машину и поехал к командиру дивизии докладывать о результатах переговоров.
* * *Ульрих Фихтнер дошел до старого леса и, остановившись, прислушался и осмотрелся. В темноте были видны лишь следы от колес машин, идущие вдоль просеки, которую он быстро пересек. Кругом стояла тишина, и это означало, что за ним никто не шел.
Досчитав до тридцати, Фихтнер пошел дальше на север. Небо было безоблачным — можно было ориентироваться по звездам. Лес неожиданно кончился, и Ульрих оказался на пересечении двух просек.
Когда водитель полковника Шанца рассказал Фихтнеру о том, что Фридерика намерена приехать в Барсеков на бал, Ульрих сразу же загорелся желанием попасть в список приглашенных. Но как только стало известно, что от каждой роты на бал попадут всего четыре человека, Ульрих понял, что его надеждам не суждено сбыться. Конечно, в первую очередь выбор падет на Айснера, Литоша, стрелка из второго взвода и лейтенанта Анерта. Фихтнер никого не винил в том, что не попал в число приглашенных. Он понимал, что эта четверка по праву заслужила поощрение. И то, что теперь он тайком ушел из района отдыха полка, не имело никакого отношения к службе, а было его личным делом и касалось только его и Фридерики.
Ульрих решил во что бы то ни стало увидеть Фридерику и объясниться с ней, потому что не хотел, да и не мог, жить в неизвестности. Он шел, подгоняемый неудержимым порывом, который несколько дней назад загнал его на вершину холма, где его и задержал патруль. Но сегодня он должен был исполнить задуманное, сегодня у него была определенная цель. Стало темно, но это его нисколько не беспокоило — ночь, лес, поля как бы были частью его самого. Из подразделения он ушел незаметно. Этот план созрел у него в голове после того, как он понял, что ему не удастся встретиться с Фридерикой в Доме культуры.
Он решил во что бы то ни стало повидаться с ней в Барсекове. За время учений он многому научился, многое пережил. Эти восемь дней по насыщенности событиями были равны нескольким неделям. Многое пришлось отмести в сторону, и теперь ему казалось, что он получил право еще раз попытаться завоевать Фридерику.
Однако вскоре им овладели сомнения. Он понял, что Фридерика приедет в Барсеков не ради него, а ради того майора, которого он видел в кафе. В тот день Фридерика отказалась танцевать с Ульрихом. Скоро к сомнениям прибавилось чувство ревности, и Ульрих окончательно потерял покой.
* * *В самом большом зале Дома культуры, вмещающем почти восемьсот человек, не было ни одного свободного места. Перед духовым оркестром артиллерийского полка, у микрофона, стоял генерал-майор Вернер с бокалом в руке. Он два раза щелкнул указательным пальцем по микрофону, и эти щелчки, усиленные аппаратурой, прозвучали в зале как выстрелы. Постепенно установилась тишина. Все собравшиеся, как военные, так и гражданские, а это были в основном девушки, смотрели на генерала. Генерал Вернер не готовил приветственную речь, более того, он даже не продумал ее. События последних дней и его личные впечатления давали пищу для большого разговора, который будет вестись не здесь, а в другом месте.
Генерал размышлял. Лоре Вернер чувствовала, что молчание мужа явно затянулось, и мысленно торопила его скорее начать речь. Она опасалась, что внимание слушателей быстро ослабеет. Она и Фридерика стояли против сцены, в углу, где собрались в основном официантки и повара, на миг покинувшие свои владения.
— Я рад, — заговорил наконец генерал, — что наши учения успешно закончились…
Лоре Вернер невольно вздрогнула, услышав усиленный динамиками голос мужа. Говорил он спокойно и дружелюбно, совсем не так, как говорят на многолюдных собраниях. По тону голоса мужа она угадывала его настроение. Сейчас ей очень хотелось, чтобы он процитировал знакомые строки из стихотворения Константина Симонова «Жди меня».
Фрау Вернер считала, что строки эти как нельзя лучше подходят для данного момента и будут тепло встречены всеми собравшимися. Она была безмерно рада, что видит мужа, но ей бы хотелось оказаться с ним рядом, дотронуться до его седых волос на висках и пригладить их, чтобы не торчали. Так она делала всегда, перед тем как он надевал фуражку.