- Здравствуйте, - сказала она. - Меня зовут Эмили.
- Привет, Эмили.
- Я только что приземлилась после своего первого полета на аэроплане и чувствую себя как на небесах! Оттуда все выглядит таким маленьким! Но Пол сказал, что, если я действительно хочу получить удовольствие, я должна полетать с тобой!
Пол думал, что, встречаясь с хорошенькой женщиной, я всегда теряю власть над собой, и, очевидно, Эмили он подослал ко мне, чтобы убедиться в этом. Я посмотрел в сторону Ласкомба. Пол как ни в чем не бывало стоял и вытирал пятна на совершенно чистом капоте двигателя. Внезапно он оказался очень занятым своей работой.
Ну я сейчас покажу ему.
- Да, Эмили, наш Пол говорит чистейшую правду. Если хочешь узнать, что действительно представляет собой полет, сбегай вон к тому пареньку в желтом парашютном комбинезоне, купи себе билетик, и мы взлетаем.
На мгновение она опустила глаза и подошла ближе ко мне.
- Дик, у меня больше нет денег, - сказала она тихо.
- Мне трудно в это поверить! Три доллара - это ничто за полет в биплане! А в наши дни, как ты знаешь, таких немного осталось.
- Я уверена, что нам понравится этот полет, - промолвила она вкрадчивым голоском.
- Вы тоже не скупитесь, девушка. Сегодня - прекрасный день для полетов. Вы ведь летали с Полом и сами знаете.
Но она не торопилась подойти к Стью и заплатить свои три доллара. Ей было приятно просто стоять, беседовать, подставляя солнцу яркие узоры на своем длинном летнем платье.
Как раз в это время вернулся один из наших сегодняшних пассажиров и пожелал совершить еще один "дикий рейс". Я учтиво распрощался с девушкой, завел мотор и покатил с пассажиром на взлетную полосу. Проезжая мимо Ласкомба, я медленно покачал головой в сторону Пола, который усердно полировал пропеллер. Мы никогда больше не видели Эмили.
Идя по дорожке утром после завтрака, я обратил внимание на то, что на обочине растет множество пурпурных цветов.
- Ребята, смотрите, - сказал я, - это же медовый клевер!
- Красиво.
- Нет, не красиво, а съедобно. Помните свое детство?
Я сорвал цветок и попробовал на вкус нежные лепестки. В каждой чашечке было по одной десятой капли нектара - нежный сладкий привкус утра. Стью и Пол тоже сорвали по цветку и попробовали на ходу.
- Похоже на сено, - сказал Стью.
- Я вас не понимаю, ребята, - сказал я, срывая еще один букет и не переставая жевать нежные лепестки. - Такая сладость растет под ногами, а они проходят и не замечают.
Путь от города до нашего аэропорта пролегал через бетонный мост, соединявший два не очень далеких друг от друга берега реки Пекатоника. Мы услышали звук навесных моторов и увидели два крохотных гоночных гидроплана, которые на полном ходу снижались над рекой, соревнуясь между собой, кто первым подлетит к мосту. Еще мгновение - и они пронеслись под мостом. Пилоты были в шлемах и в тяжелых спасательных жилетах. Они так увлеклись полетом, что никого не замечали. Пролетев некоторое время вперед, они развернулись и сели на воду, поднимая огромные фонтаны сияющих брызг. Могло показаться, что мы находимся вблизи летного центра для гидропланов типа Дрэггин Мейн, однако здесь было намного чище.
Мы пересекли мост и прошли мимо лужайки, на которой мальчик выбивал ковер с помощью приспособления, сделанного из согнутой проволоки.
- Ну, что теперь делаем? - спросил Пол, когда мы проходили в направлении аэропланов мимо Скитера, который тихонько заржал, приветствуя нас. - Вы хотите попытаться заработать что-то днем? Может, кто-нибудь придет.
- Как хотите.
- Мое время подходит к концу, - сказал Пол. - Скоро мне пора домой. На то, чтобы долететь туда, мне понадобится около трех дней.
- Ладно, давай попытаемся привлечь пассажиров. Взлетим и немного покружимся, - сказал я. - Может быть, выманим кого-нибудь. Но в любом случае не будем горячиться.
Мы поднялись в воздух и, двигаясь в одном подразделении, набрали высоту 3000 футов над летним городом. Гидропланы по-прежнему резвились. Их парные белые следы время от времени появлялись на поверхности темной реки. Мальчик все еще выбивал коврик за полмили под нами, и, увидев его, я удивленно покачал головой. Мы проходили мимо него двадцать минут назад. Какой это прилежный ребенок, если он стучит по ковру в течение двадцати минут. Я, помнится, не выдерживал больше трех. Да, в 1929 году мир - это место для трудовых подвигов.
Пол откололся от меня, круто повернув в сторону. Затем он начал заходить мне навстречу, чтобы начать наш старый знакомый воздушный бой. Я поднимаю нос биплана вверх, давая возможность Ласкомбу пройти прямо подо мной, после чего я догоняю его и сажусь ему на хвост. Первая часть наших воздушных поединков никогда не отрабатывалась. Мы просто делали все возможное, чтобы создать впечатление серьезного сражения. И только в конце я давал Полу шанс победить меня, потому что только мой самолет мог эффектно выпускать дым и был единственным кандидатом на то, чтобы падать вниз, объятый пламенем.
Земля кружилась вокруг нас в зеленых цветах, небо - в синих, и на какое-то время я забывал, смотрят на нас наши будущие пассажиры или нет. В первой части нашей игры я делал все, чтобы не дать Полу возможности по пятам преследовать мои самолет. Я изучал это искусство в ВВС задолго до того, как он научился летать. Я специально занимался тактикой ведения воздушных боев на самых современных истребителях, тогда как Пол в это время делал рекламные картинки в своей маленькой студии.
Все известные мне пилоты начали летать в медленных, небольших и старых аэропланах, а затем со временем переходили на лучшую технику. Через несколько лет они уже летали на более скоростных, более современных машинах. Но со мной получилось как раз наоборот.
Сначала я овладел искусством полета на истребителях со стремительными обводами и научился вести поединки на сверхзвуковых скоростях, затем летал на транспортных и других современных самолетах, а затем перешел на устаревшую легкую технику, и вот сейчас летаю на этом биплане, которому место в музее среди летательных аппаратов позавчерашнего дня. Мой путь лежал от радара через современную электронику, через простые панели управления, оснащенные радиопередатчиком, до полного отсутствия всякой аппаратуры вообще: биплан был не только без радио, но и совсем без электроаппаратуры. Он переносил пилота в те дни, когда тот был независимым человеком, который никак не связан с командой наземного обслуживания, помогающей ему или раздражающей его. 1929 год - хорошее время, но иногда, когда я смотрю на то, как где-то высоко в стратосфере современный самолет чертит свой инверсионный след, - должен признаться, что тоскую по мощности, скорости и возвышенной уединенной радости пилота истребителя. Иногда.
Ласкомб оказался где-то в стороне от меня. Он изо всех сил старался замедлить скорость и сесть мне на хвост. Я выжал газ до упора, ушел носом вверх, оглянулся назад на Пола и засмеялся. Мой небольшой спортивный самолет не мог больше тянуть вверх, внезапно он задрожал и начал падать вниз, входя в пике. Через секунду я нажал на педаль, выровнялся и повис на хвосте у Ласкомба. Наконец моя репутация была в безопасности. Что бы теперь ни случилось, я всегда смогу сказать, что преднамеренно уступил Полу, полетав некоторое время у него в хвосте. Он тоже взмыл вверх, затем перевернулся, ушел вниз, и небо завращалось вокруг нас обоих, когда я начал вращаться вслед за ним.
Стью тоже работал на земле, убеждая пассажиров, что день был будто специально предназначен для полетов, и к полудню мы уже покатали пять пассажиров. Послеобеденное время мы проводили в тени крыльев, стараясь быть подальше от солнцепека. Работать в такую погоду нелегко.
Через несколько минут после того, как мне удалось заснуть, подошел Пол и разбудил меня.
- Что бы ты сказал об арбузе? Разве это не было бы прекрасно? Чудный холодненький арбузик?