– Вот я и пытаюсь разобраться, о чем меня в действительности просят…
– Хорошо, – сказал Мангуст с издевкой. – Разбирайся. Только молча разбирайся, пожалуйста. Не на людях. Осталось-то помолчать – всего ничего. Чуть больше года – и все решится само собой… Я же не прошу тебя кому-то служить! Я по большому счету прошу тебя просто бездействовать! И буду за это чрезвычайно благодарен. А еще лучше, от греха подальше – отдай мне видео. А после этого можешь рассказывать всем и все, что угодно…
– Я подумаю, – произнес Сергеев, не отводя взгляда.
«Откуда известно про видео? – подумал он, стараясь скрыть растерянность. – Нет ни кассеты, которую кто-то мог бы посмотреть, ни живых свидетелей. Есть файл, зашифрованный, закрытый, как спецхран КГБ, лежащий по частям на десятке разных серверов в Интернете. Файл, доступ к которому имею только я. Тогда я еще по наивности думал, что откровения Базилевича взорвут политикум. Но это было еще до Мельниченко и его архива. Майор нас всех многому научил. Например тому, что в XXI веке никто не стреляется от бесчестья. Других стреляют, это да, случается. И еще тому, что в век научно-технического прогресса не существует очевидных доказательств. Наивно думать, что кто-то подаст в отставку из-за записей многолетней давности. Разве это факт? Вовсе даже нет! Монтаж. Клевета. Происки спецслужб. М-да…
Что же стало известно Конторе? Что такого важного сказал тогда Базилевич, чтобы лично Мангуст приехал меня образумить? И откуда это стало известно? Почему только образумить, а не убить, в общем-то, понятно… Он же знает, что я не мальчик, и в случае моей смерти информация выплеснется наружу».
– Ты сейчас размышляешь о том, что такого содержится в записи… – констатировал Мангуст. – И долго будешь думать, уж поверь! Может быть, есть путь попроще?
– Какой? – поинтересовался Сергеев.
– Спросить меня! Просто по-дружески спросить: Мангуст, а зачем вам эта запись?
– Для начала у меня есть другой вопрос… Мангуст, а откуда вам известно об этой записи?
– Ты всегда был очень доверчив, Умка. Как твой куратор и педагог, скажу – это твой главный недостаток. Ничего не слышат только трупы…
– Аль-Фахри? – скорее ответил, чем спросил Сергеев. – Но он же тогда был полуживым!
– Тут ты прав. Передать содержание записи он не мог, но сам факт ее создания наблюдал. После того, что ты с ним учинил, изображать бесчувственное тело для него труда не составляло. Как ты думаешь, при таком свидетеле мы могли догадаться, что именно слил тебе Базилевич? Мы, люди заинтересованные и очень проницательные. Обрати внимание, сколько лет мы тебя не трогали, хотя, сам понимаешь, ты тогда нам сделал большую пакость…
– Знаешь, Мангуст, – парировал Сергеев, – я иногда ловлю себя на мысли, что если где-то в мире и происходит какая-то пакость, то оттуда торчат именно ваши уши…
– Наши уши… – возразил Мангуст и ткнул в Михаила указующим перстом. Его кисть появилась из полумрака, а все остальное так и осталось невидимым. – Не дистанцируйся, курсант! Наши уши! Не ваши, а наши! Наши! Общие! Понял? Могу тебя заверить – это не у меня, это у тебя паранойя! Ты болен, Умка, если думаешь, что все неприятности в мире только от нас… Хватает и других умельцев. Ну, сам реши, может ли быть в мире только одна сила? А система противовесов?
– Вы контролировали эту ситуацию еще до того, как послали в Лондон меня, ведь так?
Мангуст не ответил. Но в темноте белой полоской сверкнули его зубы.
Волк улыбался.
– Умка, мальчик мой! – сказал он настойчиво. – Неужели ты не понимаешь, что со своим чистоплюйством и высокой моралью ты просто-напросто мешаешься под ногами у взрослых дядь… Не мешаешь, обрати внимание! Мешаешься! А это разные вещи…
– А ты – доверенное лицо тех самых взрослых дядь, меня наставляешь на путь истинный… Скромное, такое, доверенное лицо, которому вручили важнейшие управляющие нити! Судьба мирового порядка в твоих натруженных руках, Андрей Алексеевич! Тайфуны трепещут! Иногда, Мангуст, ты напоминаешь мне сумасшедшего шахматиста, – произнес Сергеев, разглядывая силуэт собеседника, окруженный завесой дыма. – Сумасшедшего шахматиста, который играет бесконечную партию на доске для стоклеточных шашек по каким-то собственным, придуманным правилам. Ты так обстоятельно, с таким рвением изображаешь кукловода, что возникает мысль… Знаешь, такая дерзкая, абсурдная мысль, а не обманываешь ли ты всех в очередной раз? Как с твоими похоронами? А вдруг и за тобой стоит кто-то, кто тоже воображает себя кукловодом? А за ним – еще один такой же. И еще. И еще… Вот только – кто настоящий кукловод в этой цепи марионеток?