Ведь, по некоторым данным, у немцев уже шли полным ходом испытания не только Фау-1, а кое-чего и посильнее. И летало это туманное нечто значительно выше, и рвалось гораздо мощнее. Из донесений разведки явствует — мощность взрыва настолько велика, что предполагают чуть ли не тонну взрывчатки. Как бы и подобные чудовища не обрушились на союзников, да и для нас они могут представить немалую угрозу. Вот что нас интересует в первую очередь.
Клюев попытался представить себе такую махину. Как тонну взрывчатки уместить во что-то, похожее на снаряд, и оснастить его двигателем, запасами горючего, необходимыми приборами? Какой же будет вес, какая величина?
— Попробуйте наладить контакт с местными жителями, — продолжал Снитко. — Впрочем, вряд ли они что-нибудь видели: немцы, наверное, угоняли их подальше. Создается специальная комиссия, мы включаем в нее вас. Кого из своих возьмете с собой?
Алексей Игнатьевич прикинул, кто чем занимается, кто для такого дела может быть наиболее подходящим:
— Салазко, товарищ генерал.
— Одобряю ваш выбор. Хотя я обо всех ваших сотрудниках уже давно составил высокое мнение.
Выезду комиссии, которой предстояло работать по Фау, предшествовало довольно бурное заседание. На нем определялся ее состав, а главное, решалось — кто же должен ею руководить. Артиллеристы предлагали свою кандидатуру, авиаторы — свою. Комиссия создавалась по поручению Ставки Верховного Главнокомандования, и значение ей придавалось соответствующее.
— Но это же, по сути дела, — снаряд с большим количеством взрывчатого вещества! — доказывали артиллеристы.
— Да, но ведь он летит? — возражали авиаторы.
— Так летит любой снаряд, любая мина! — не сдавались артиллеристы.
— А он не просто летит по элементарной траектории, он летит подобно самолету. Ведь недаром называется — «самолет-снаряд». А что вы понимаете в аэродинамике?
Аэродинамика была козырем представителей авиации в полемике. И козырь этот сработал. Комиссию возглавил авиационный генерал.
Клюева весьма позабавил такой спор. Он глядел на Салазко, уже загоревшегося предстоящей командировкой, целью поисков, и невольно чувствовал, что его самого, все, казалось бы, испытавшего и перевидевшего, охватывает такое же молодое нетерпение, такой же азарт. Чего там спорить, доказывать друг другу свой приоритет? Надо скорее ехать!
Салазко, по-видимому, думал о том же, потому что не выдержал:
— Когда же мы наконец отправимся, елки-палки? И куда, если не секрет?
— Не секрет, — улыбнулся Клюев. — На львовское направление, в шестидесятую армию генерал-полковника Курочкина.
— Но Львов-то уже освобожден!
— Да, как раз армией Курочкина и танкистами Лелюшенко. А после этого шестидесятая двинулась на Перемышль, взяла его и воюет сейчас на польской земле…
По дороге, точно сговорясь, обсуждали лишь свои, ниговские дела. О предстоящем — ни слова. И невольно припомнился им самый, пожалуй, опасный эпизод: то, что случилось у Клюева в подвале с еще неизвестным тогда оружием — фаустпатроном.
— Ну и видок у вас был, Алексей Игнатьевич, — посмеиваясь, сказал Салазко. — Я не столько выстрела испугался, сколько вида вашего!
— Думаешь, я не испугался? — мрачновато отозвался Клюев. — Кто же знал, что трубки эти проклятущие в ящике уже взведенными лежат? И кнопка пуска — прямо под прицельной рамкой. Я, когда ее откинул да в обхват взял, конечно, нажал ненароком. А там — граммов девяносто дымного пороха: надо же им гранату эту метров на тридцать выбросить! Вот и рвануло. С противоположного конца струя огня метра на четыре дала так, что дверь вышибла. Счастье еще, что до этого я не попытался насадить мину на эту трубку…
— Это точно! Еле-еле мы ее у вас из рук вынули — так вы ее стиснули! А потом я уехал. Что дальше-то было?
— Ну, мы полностью разобрались и с трубкой, и с гранатой. Ничего, в принципе, особо мудреного. Надкалиберная кумулятивная граната. В одном варианте, без трубки, — около трех килограммов, в другом — меньше двух. Начинка, как у всех кумулятивных: флегматизированный гексаген.
Коля Мещеряков хорошо управился, сделал полный разрез. Но когда до стабилизатора дошел — там листы стальные, в трубку свернутые. Ему и полосануло по ладони. Понесли мы разрез показывать Яковлеву, а Коля— в одной руке несет, а с ладони другой кровь слизывает. Так уж не задался нам этот чертов «фауст»! Хорошо, что Яковлев не заметил, а то он за любой беспорядок строго спрашивает. Вызывал он потом всех начальников отделов арткома — смотрите, мол, изучайте…