«Нужно будет почаще так делать», — подумала она, любуясь цветами.
— Красота, — сказала она, не оборачиваясь.
— Ещё какая, — подтвердил Александр, глядя на девушку.
Он знал, что сегодня у Фимы начинается новая жизнь, и, хоть и не хотел себе в этом признаваться, расстраивался из-за её отъезда. Да, первое время она будет возвращаться домой на выходные, но лишь вопрос времени, когда время в деревне сократится до праздников, а позже и вовсе до звонков с поздравлениями. Лишь вопрос времени, когда она кого-то встретит.
Александр мягко скользил взглядом по юной ведьме: свои тёмно-каштановые волосы она убрала в небрежный хвост на затылке, пряди ниспадали, что называется, кто в лес, кто по дрова. Какая-то часть волос её запивалась в тугие локоны, а какая-то была пушистой и бесформенной. Но в сумме такие небрежные причёски очень Фиме шли.
Песочные, почти жёлтые глаза особенно выделялись на фоне её смуглой кожи, маленькие пухлые губки смотрелись аккуратно и по-кукольному. Сама Арифметика была высокой — хоть и не такой, как сам Александр — и угловато-худой, но поджарой и спортивной. Что ж, ежедневные работы в полях и уход за скотиной — это отличные тренировки, чего уж говорить.
Она оделась в длинное простое платье в пол и накинула сверху плотную рыжую куртку с кучей карманов и кнопок. Куртка была велика, и Александр знал, почему. Знал, что когда-то эта вещь принадлежала другому, очень важному для Фимы человеку. Поэтому размер её совершенно не волновал. Хотя Александр и не знал, кому именно.
— Во сколько твоя электричка? — парень заставил себя перевести взгляд. Он уже чувствовал осуждение от цветов и терпеть этого не мог.
— Только что уехала, — девушка улыбнулась и обхватила себя за плечи. — Можно я тут подожду следующую?
— Мы можем нагнать её на следующей остановке!
— Да не парься, — она, наконец, обернулась к нему, и не смогла скрыть тревогу в глазах. — Я просто с тобой тут подожду, можно?
Сердце Александра пропустило первый удар, второй. Но потом он представил, как испугается Фима, если он упадёт тут замертво, что пришлось сердце завести.
— Тогда я сделаю нам чай, — сообщил он и поспешил покинуть теплицу, пока цветы не начали вслух говорить о том, какой он тюфяк и размазня.
Глава 3
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — «Сто семьдесят седьмой километр».
Арифметика выбрала свободную скамейку по ходу движения поезда и устроилась у окна. Саквояж, изрядно потёртый, но не побеждённый, покоился рядом с ней, наполовину спрятав выдвижную ручку.
«Совсем скоро», — думала девушка и чувствовала, как щекочет в животе предвкушение, сменяясь опасениями. А вдруг всё будет не так, как она себе представляла? Что если эта стажировка разобьёт ей сердце? Всё окажется не таким, как она представляла, а в сто, в тысячу раз хуже? Вдруг ей доверят только мыть чашки и никакой науки она не увидит?
«Ой, стоять, Зорька, — сказала она себе мысленно. — Конечно же ты сначала будешь чашки мыть, алло. Это нормально, кто тебя к реакторам сразу пустит».
Но тревожный холодок не унимался. Ослабнув на пару минут, он разгорелся с новой силой, добравшись до кончиков пальцев и ресниц. Фима вздрогнула и решительно раздвинула «лапки» на крышке маленького бидона, который стоял там же, между ней и саквояжем. Из бидона пахнуло парным молоком и сливочным маслом с корицей. Девушка опустила в плотную жидкость палец, провела им вдоль горлышка сначала по часовой стрелке, потом против неё. Наконец, трижды обмакнув, она облизала его и с наслаждением ощутила, как тревоги отступают на задний план.
Тётушка Негомила знала, что заговоренный напиток ей пригодится. «Как же здорово, что тётя настояла на этом», — благодарно подумала она, закрывая бидон. А ведь Фима сопротивлялась как могла. Ей всегда казалось, что легче выпить Маргариту из валерьянки и пустырника, чем тратить всё утро на своенравную корову и её дерзких членистоногих подружек. Но никакое успокоительное не даст ощущение внутренней уверенности и баланса, не выровняет душевные весы, как зачарованное утреннее молоко. Для получения этого средства ведьма должна прийти в коровник на рассвете, шестьдесят семь раз погладить каждый бок бурёнки костяной расчёской с кабаньей щетиной. После этого полагалось спеть корове, натирая её рога и гладя кормилицу по голове, а песня эта непременно должна быть искренней! Ведь только настоящие чувства пройдут через душу животного, успокоят тревоги и страхи, расскажут о том, как сильно люди ценят её и что забота их продиктована добром и любовью, а не простой механикой для выживания. После, всё так же с ласковыми песнями, доярка начинала собирать молоко — столько, сколько было нужно. Но, учитывая то, насколько муторной была подготовка к обряду, доили всегда от души и впрок.