В соседнем Сальвадоре гондурасские войска (до 5 тысяч человек) продолжают участвовать в войне против партизан. В ответ сальвадорские партизаны взорвали электростанцию в столице Гондураса Тегусигальпе. В Мексике, которая до сих пор «негласно» поддерживала сандинистское правительство, прошли президентские выборы, победил Мигель де Мадрид.
…В Испании советская сборная проиграла польской команде и выбыла из чемпионата.
Между тем жизнь в «Планетарии» шла своим чередом.
В университете сменился директор Департамента. Эрвин был переведён на работу в SNES. На его место пришёл Хуго Мехийа Брисеньо, метис среднего возраста с неприятным лицом. Революционер явно не интеллигентного происхождения. На знакомство с Кольцовым от него не последовало никакой реакции. Сергей почувствовал, что это — «не к добру».
К работе в CNES Кольцов по–прежнему привлекался только в качестве эпизодического «консультанта». Здесь он теперь работал теперь вместе с Эрвиным, который появлялся время от времени, и молодой симпатичной и умной женщиной по имени Сильвия Нуньес, революционеркой–иммигранткой из Уругвая. С Сильвией сразу же сложились дружеские доверительные отношения, но её познания в «предмете» оказались ниже скромных. Работа над «Планом работы идеологической комиссии», которую можно было сделать за два часа, не продвигалась уже две недели. В связи с этим состоялся разговор с «шефом», доктором Марио Флоресом Ортисом, интеллигентным старичком под шестьдесят и страшным занудой. В течение часа он объяснял Сергею задачи революции в сфере высшего образования. Из этой беседы тот понял, что «доктор психологии» имел весьма смутное представление о высшем образовании вообще. Зато хорошо ориентировался в политической конъюнктуре. Разговоры с Виктором о легализации работы Сергея в CNES ни к чему не привели. Того явно устраивала сложившаяся ситуация, так как он вообще почти перестал появляться в Совете, ограничиваясь наездами для инструктажа Кольцова и для коротких бесед за чашечкой кофе с доктором Флорес, который тоже, кстати, не слишком утруждал себя работой. Как понял Сергей, здесь высшие чиновники выполняли лишь «представительные» функции. Повседневная же работа лежала на «секретарях», которых возглавляла «генеральный секретарь» Совета, красивая и суровая женщина по имени Мария.
Советские «представители», похоже, переняли от своих коллег этот стиль работы. Так, Кольцов мог только догадываться, чем занимался Векслер. Виктор Васильевич официально был руководителем группы советских преподавателей, работавших в Никарагуа. Лет пятидесяти, доцент одного из Одесских технических институтов, (по его словам, декан какого–то факультета). Испанским языком владел неплохо, так как до этого работал на Кубе. Но как специалист в области «металлообработки» здесь он оказался совершенно не нужен, так как в стране не было ни одного завода. Как он попал сюда, было непонятно. Но быстро освоился, познакомился с руководством Национального совета по высшему образованию и объявил себя его «советником», передав руководство группой Колтуну. Надо отдать ему должное, он неплохо справлялся с взятыми на себя «обязанностями». От ГКЭС (экономической миссии), курировавшего здесь советских «специалистов», он получил личную машину, скромную «Volvo», поселился в отдельном коттедже в городе. Завязывал нужные ему знакомства в никарагуанской среде, и вскоре стал «своим» человеком в посольстве, хотя, похоже, друзей здесь ему завести так и не удалось. По опыту своей жизни Кольцов хорошо знал такой тип людей, которые умеют быть нужными для нужных им людей, но тут же «испаряются», как только эта «нужда» исчезает. Как высохшая после дождя лужа…
Евгений Колтун вообще ничего не делал в университете, числясь преподавателем «физики», (по специальности он — «сельхозмеханик»). В выделенном ему на факультете отдельном кабинете он принимал заходивших «поболтать» преподавателей группы и решал «текущие дела». С университетским начальством почти не общался, эту прерогативу Векслер оставил за собой. Поэтому Евгений не вмешивался, если у кого–то возникали какие–то недоразумения с никарагуанцами, ограничиваясь ролью «передаточного звена». Советские люди привыкли у себя на родине к тому, что «начальство» должно разрешать их проблемы. Здесь это было не принято. Университетские руководители не решали «вопросов», они их только ставили. А решать их каждый должен был сам, за это он и получал зарплату. А, каким образом (и когда) это будет сделано, и будет ли сделано вообще, никого не волновало. Два любимых слова любого руководителя: «problema» (проблема) и «manana» (завтра). Это, Кольцов понял, хотя и не сразу, но быстро. Помог кубинский опыт.