X
Покинуть, но все уже покинуто, это не новость, я сам не новость. Значит, когда-то что-то было. Можно думать, что да, но при этом нужно знать, что нет, никогда ничего, кроме покинутости. Если сказал «покинуть», тем самым, хочешь или не хочешь, говоришь «покинутость». Но допустим, что нет, иными словами, допустим, что да, что когда-то что-то было, в голове, в сердце, в руках, прежде чем все открылось, опустошилось, опять затворилось, окоченело. В результате мы успокоились, согрелись и в состоянии идти дальше, опять. Но это не тишина. Нет, бормотание, где-то бормотание. Может, бессмысленное, согласен, но даже если так, разве это хоть что-нибудь значит? Я понимаю, в чем дело, голова не поспевает за остальным, голова и ее анус — рот[39], или она идет дальше одна, совсем одна по своим прежним следам, извергая свое старое дерьмо и снова его пожирая, слизывая с губ, как во времена, когда она была о себе высокого мнения. Только сердце тут уже ни при чем и аппетит тоже. И вот снова и снова, без малейшего жульничества, у меня за душой возникает это старое прошлое, всегда новое, но навсегда завершенное, навсегда идущее к завершению, а вместе с ним и все, что оно в себе прячет, обещания на завтра и утешения прямо сейчас. И я снова в надежных руках, они держат меня за голову, сзади, любопытная подробность, как у парикмахера, и указательными пальцами закрывают мне глаза[40], а большими пальцами затыкают ноздри, а мизинцами уши, но не до конца, так, чтобы я слышал, но не до конца, а четырьмя другими манипулируют с челюстями и языком, чтобы я задохнулся, но не до конца, и сказал, для моего же блага, то, что я должен сказать ради моего будущего, знакомая песня, а главное, сразу, не откладывая, в этот самый миг, неприятный, но который сейчас пройдет, миг, который без этой помощи мог бы оказаться для меня роковым, зато когда-нибудь я буду снова знать, что когда-то я был, и в общих чертах — кто я был, и как мне продолжать, и говорить самостоятельно, ласково, о себе самом и о своих бледных подобиях. И может быть, — чрезмерно категоричным мне быть не пристало — это было бы не в моих интересах, чтобы другие пальцы, чтобы, возможно, другие пальцы, другие щупальца, другие добрые присоски — но не будем прерываться ради таких пустяков — наложили запрет на мои заявления, а иначе в конце бесконечного бреда, если когда-нибудь он возобновится, я могу навлечь на себя упрек в том, что проявил слабость. Это плохо, плохо, да ладно, и на том спасибо. А рядом, может быть, рядом и повсюду вокруг задают трепку другим душам, обморочным, больным, оттого что слишком много служили или не могли служить, но еще способным к служению, или решительно годным только в мусорную корзину, бледным подобиям моей души. Или здесь нас теперь наконец предают телам, наподобие того как предают тела земле в час их смерти, причем сразу после того, как они умерли, во избежание лишних расходов, или нас здесь перераспределяют, души умерших детей, или тех, что умерли раньше, чем тела, или души, сохранившие молодость посреди распада, или не жившие, не умевшие жить, по той или иной причине, или бессмертные души, такое тоже, наверно, встречается, души, которые ошиблись телом, но тело, которое им предназначено, их ждет среди несметного множества тел, готовых родиться, хорошее могильное тело, потому что живые все разобраны. Нет, никаких душ, никаких тел, никакого рождения, никакой жизни, никакой смерти, нужно продолжать без всего этого, все это смертельно изнемогает от слов, от избытка слов, ничего другого они говорить не умеют, они говорят, что ничего другого нет, только это и больше ничего, но они больше не будут говорить, не будут говорить это вечно, найдут другое, все равно что, и я смогу продолжить, нет, смогу остановиться, или смогу начать совсем тепленькую неправду, это заполнит мое время, это станет моим временем, местом, и голосом, и молчанием, голосом молчания, голосом моего молчания. Вот такими видами на будущее они хотят побудить вас к терпению, хотя все и так терпеливы и спокойны, где-то там, в другом месте люди спокойны, а тут уж какое спокойствие, ну ладно, сейчас скажу, какое тут спокойствие, и как мне хорошо, и как я молчалив, сейчас начну, спокойствие и молчание, которых ничто никогда не нарушало, которых ничто никогда не нарушит, которых я, говоря, не нарушу, или говоря, что я скажу, да, я скажу все это завтра вечером, да, завтра вечером, ну словом, в другой вечер, не сегодня, сегодня уже слишком поздно что-либо делать, я пойду спать, чтобы потом я мог сказать, мог услышать сам, как скажу немного позже: «Я спал, он спал», но потом окажется, что он не спал, или он и сейчас спит, он ничего не сделает, ничего, просто будет продолжать, продолжать что, делать то, что делает, без остановки, иными словами, я не знаю, покидать, я буду и дальше покидать то, чего у меня никогда не было, и те места, где я никогда не был.
39
…
40
…