Выбрать главу

Окно выходило на озеро, и если поблизости не было рыбаков, а с темнотой — в любом случае, трое друзей легко забирались по соседнему кедру на крышу, а оттуда уже на чердак. Лестница с чердака вела на первый этаж через холодные сени, где со стропил еще свисали обрывки шпагата, на котором подвешивали в зиму либо окорока, либо гроздья домашней колбасы и сушеные грибы, либо веники, мешочки с целебными травами, сушеной черемухой, кедровым орехом… Первый и второй этажи сообщались между собой внутренней капитальной лесенкой с перильцем. Было в доме несколько комнат, две кладовки, просторное, обшитое тесом подполье, вместительная, с широкой лежанкой печь… В глазах Сергея, Алены и Лешки каждая мелочь здесь, начиная с чердачного окна, была полна неразгаданных тайн и той особой многозначительности, которую ощущаешь при встречах с покинутыми жилищами. В чердачном хламе можно было отыскать проржавевшее кремневое ружье неизвестного столетия, похожие на орудия первобытных людей каменные грузила для невода с круглыми, отшлифованными веревкой отверстиями, деревянного чертика с отбитым носом, или сухой, ломкий обрывок какой-то дореволюционной газеты… Впрочем, за исключением самых пустяковых предметов вроде чертика, ни Сергей, ни Алена, ни Лешка ничего не брали с собой. Вещи, оставаясь в доме хромой Татьяны, принадлежали им в большей степени, нежели вынесенные отсюда, потому что здесь они принадлежали только им. И сладостно-жутковато было ходить с огарком свечи по полупустым, будто вымершим, комнатам, оглядывая дедовскую утварь: крепкие лавки вдоль стен, крюк над головой, на который подвешивали в старину люльки новорожденных и на котором висела, наверное, люлька и бабки Татьяны. А чего стоила круговая роспись потолка в горнице или нарисованная коричневой краской похожая на орла птица с распластанными крыльями в углу, где висели иконы, — по мнению верующих, должно быть, чья-то отлетающая душа…

С того первого лета, когда умер Лешкин отец дядя Василий, заброшенный дом хромой бабки Татьяны стал вторым домом Сергея, Алены и Лешки. Здесь в медленных сумерках вечеров рассказывались жуткие были о русалках, что творили свои козни в Горелом лесу, за Никодимовым озером, здесь Алена, Сергей и Лешка кровью клялись друг другу быть вместе до гробовой доски, здесь делились они своими первыми открытиями в хитросплетениях бытия, здесь оборудовали капитанский мостик и под грозовым небом вели свой корабль-усадьбу сквозь пелену дождя по мрачному Никодимову озеру, когда все трое мечтали стать моряками, капитанами дальнего плавания, здесь переоборудовали капитанский мостик в центральный отсек космического корабля, едва Юрий Гагарин перечеркнул земные представления о дальности человеческих путей, здесь, на чердаке Татьяниной усадьбы, в споре, недоступном для искушенного слуха взрослых, разрешались в свое время самые невероятные проблемы: скажем, откуда берутся грудные дети, и не ужасно ли то, что родители наши до определенного времени бывают совсем чужие друг другу, да и потом они, оказывается, не совсем родня; здесь однажды Сергей и Лешка по очереди поцеловали Алену в губы, о чем Алена старательно забыла теперь, но что она все-таки должна бы помнить… С чердаком хромой бабки Татьяны так или иначе была связана, по существу, вся сознательная жизнь Алены, Сергея и Лешки. На чердаке, разрушительному времени вопреки, сохранялись немые свидетели их самых ранних и более поздних, уже недавних увлечений. И по традиции в каждый свой приезд Сергей и Алена первой же ночью пробирались вместе с Лешкой на чердак Татьяниной усадьбы. Именно здесь, как нигде, ощутимыми становились те превращения, что постепенно совершались в них за время отсутствия, именно здесь происходила осознанная переоценка ценностей, что, независимо от нашей воли, является непреложным естеством нашим. И вдруг забавными припоминались вчерашние русалки, вдруг необязательными становились южные моря, год от года умирали, вызывая грусть, но не сожаление, какие-то прошлые интересы, прошлые желания, на смену им приходили новые, — как правило, все более масштабные, все более существенные, все более значимые. И всякий раз было необъяснимо тревожно почувствовать себя не тем, кем ты был еще так недавно.

Чердачное окно до новой встречи закрывалось, и в отсутствие сосновцев Лешка оберегал усадьбу хромой бабки Татьяны лучше, чем сама бабка, даже прикармливал там кота, чтобы гонял мышей, которых не терпела Алена.