О таких особенностях девушку известили новые «подруги». Поделились они опытом и разными историями. Слушать их было интересно и немного стыдно. Но возможность получать огромные, по её понятиям деньги, за собственное удовольствие заставляло её не ходить, а порхать. Даже положенные отчисления для мадам только чуть-чуть подпортили ей настроение. Жалко только, что милый друг Илюша куда-то запропастился, и ей пришлось снова взяться за веник.
Опытная хозяйка публичного дома мадам Щукина, процесс переделки наивной деревенской девки в проститутку, не торопила, но и прибыль терять была не намерена. Разговаривая со своей помощницей Фёклой или по местному Фаиной, спросила:
— Что там Сонька?
— Ждёт своего кавалера и работает.
— Работает? Её не веником мести сюда привели. Клиенты интересуются, а она принца своего ждёт. Так не дождётся! Уехал он и надолго. А вернётся, так скорее всего, на неё и не глянет. Зови своего «Альфонсика».
— Гришку Рюмина, что ли?
— А у тебя что, кто-то другой завёлся? — язвительно спросила Щукина.
— Дак где ж второго такого найдёшь? — засмеялась помощница.
Действительно, второго такого Рюмина найти было бы трудновато. Впрочем, называл он себя Жорж Румынов и был красив, какой-то нарочито сусально — слащавой красотой, которая так нравилась наивным деревенским девкам и зрелым купеческим вдовам. По тем и другим Жорж был большой мастер. Появился он в городе не так давно и попытался составить мадам Щукиной конкуренцию, как сутинёр, но был бит быками Сыча и приставлен к делу окучивания скучающих купчих и прочих состоятельных дам. Не отказывался он и от помощи мадам, когда надо было привести ту или иную деревенскую девку в состояние пригодное к её дальнейшему использованию в качестве сексуальной игрушки.
Вот и на этот раз Жорж Румынов не подкачал, понаблюдав некоторое время за работающей девицей, он подошёл к ней и заговорил:
— Это кто же такую красивую барышню работать заставляет? Надо Жозефине Аполлоновне сказать, что негоже такой красавице полы мести.
С этими словами он нежно взял её за руку держащую веник и, не переставая говорить, отобрал у неё этот веник, осторожно приткнул его в углу. Потом отвел, чуть одуревшую от его болтовни девицу в зал, усадил на диван и, подкатив небольшой столик на колёсах, потребовал, у глазеющих на этот спектакль двух мамзелек, вина и закусок. Вино и закуски были доставлены и мамзельки присоединились к веселью.
А потом Соньку, окончательно одуревшую от вина и сладких речей писаного красавца, увлекли в комнату, где и употребили в разных немыслимых позах.
Утро принесло ей жажду, головную боль и неимоверный стыд, стоило лишь вспомнить вчерашнюю ночь. Рядом храпел и вонял перегаром не вчерашний писаный красавчик, а какой-то урод, с всклокоченными волосами и бородёнкой сбитой набок. Вспомнив про своего любимого Илюшу, которому она изменила, Сонька взвыла от безнадеги и отчаяния. От её воя Жоржик проснулся, сел в кровати и очумело завертел головой:
— Ты чего воешь? Корова! — грубо пихнув её в бок, сказал он. — А ну заткнись!
Потом нашёл недопитую бутылку вина и, запрокинув голову, присосался к горлышку, жадно глотая живительную влагу. Небрежно отбросил опустевшую бутылку в ворох сонькиной одежды, валявшейся на полу. Оглядевши завернувшуюся в простыню девку, ухмыльнулся и, сорвавши с неё тряпку, полез с недвусмысленными намерениями. Сонька молча, но отчаянно отбивалась.
— Ах ты подстилка деревенская! — разозлившись, заорал он и влепил девке пощечину, от которой у той зазвенело в голове и пропало желание сопротивляться.
Сделав свои дела, он не спеша оделся и удалился, бросив на прощанье:
— Не хворай!
Некоторое время Сонька пребывала в ступоре, а затем, одевшись, кинулась к ней, к хозяйке, надеясь найти помощь и если не помощь, то хотя бы сочувствие и утешение.
Жалко ли было ей эту наивную деревенскую дурищу. И жалко, и не жалко. Марфе Веткиной было жалко, ведь она и сама когда-то испытала нечто подобное. Но Марфа Веткина уже давно запрятана в самых дальних уголках её души. Теперь она Жозефина Щукина и Жозефине не жаль Соньку. Не она первая и не она последняя. Тем более она видела, что девица перспективная и долго страдать и реветь ей не даст крепкая крестьянская закваска. Чем-то она напоминала её саму лет так двадцать с лишним назад.