— Прошу прощения, Иван Николаевич, мне…
Тот понятливо кивнул головой и произнёс:
— Не беспокойтесь, Алексей Софронович, я подожду!
После этого он отошёл к столу и взял лежащую там книгу Ольги Лиховицкой, несколько экземпляров которой я захватил с собой из Барнаула и собирался пристроить в какое-нибудь столичное издательство, но так и не удосужился. Прудников листал книгу, делая вид, что внимательно рассматривает иллюстрации. Он явно желал послушать, о чем мне будет докладывать Архипка. Меня это нисколько не обеспокоило, и принялся расспрашивать друга.
— Рассказывай что там происходило после того как я ушёл?
Архипка покосился, на греющего уши, Прудникова, но я сделал разрешающий жест «мол, говори».
— Да ничего там не происходило! — негромко проговорил парень. — Только ты вышел, Щелкан подскочил к Хрунову и что-то ему тихо сказал. Мы не расслышали, но, похоже, хотел за тобой кинуться. Хозяин ему не позволил и отослал обратно за столик, а сам подозвал официанта и заказал водки. Когда тот водку принес, Хрунов указал на стол где сидел Щелкан и приказал принести бутылку водки и им.
— Ну и дальше что? — ухмыльнулся я.
— Да ничего дальше! Надрался Хрунов как сапожник и взялся было буянить, но его успокоили и Щелкан с друзьями увезли на извозчике, хотя и они тоже изрядно надрызгались но на ногах стояли.
— Ясненько! — сказал я. — Молодцы! Можете на аэродром ехать, Катьке и инженерам помогать.
Парни обрадовались и быстренько из номера свалили. Я же некоторое время пребывал в раздумьях. Судя по тому, что мне рассказал Архипка, то Хрунов пребывает в раздрае и вполне может, проспавшись, обо мне вспомнить. Мои размышления прервал ехидный голос Прудникова:
— Господин Щербаков, уж не из этой книги вы набрались мудрости? — показал он книжку.
— Нет, не из этой, — засмеялся я, оценив его юмор. — Но вы напрасно иронизируете! Умные мысли там наверняка присутствуют, только предназначены они исключительно для дам. Вы держите в руках типичный женский роман, написанный женщиной и для женщин.
— Я так понимаю, что эту книгу вы даже не читали? — изумился Иван Николаевич.
— Читать я её, конечно, не читал, но внимательно просмотрел, — усмехнувшись, произнес я. — Кстати, вы можете её забрать и подарить жене или ещё кому. Уверяю вас — женщины читать книгу будут не отрываясь. А за это вы должны просветить меня насчёт столичных издателей. А то я только и знаю что был такой издатель — некий Суворин.
— Отчего же был! Он и сейчас есть. А зачем, позвольте спросить, вам издатель?
— Издать книгу, которую вы держите в руках. Я пообещал госпоже Лиховицкой пристроить её роман в столичное издательство.
— Вот в чём дело! — засмеялся Прудников. — Но я бы не рекомендовал вам обращаться к Суворину. Господин Суворин после трагедии с первой женой довольно предвзято относится к женщинам писательницам.
— А что случилось с его женой? — полюбопытствовал я.
— Его жену, мать пятерых детей, застрелил любовник.
— Вы шутите! — изумился я.
— Так и есть. Правда произошло это довольно давно, в 73 году, и ныне господин Суворин женат на другой женщине.
— Ну ни фига себе, какие у вас здесь страсти бушуют! — в полном обалдении произнёс я. — Мать ПЯТЕРЫХ детей любовник грохнул.
— Столица…! — пожал плечами Прудников.
— Тогда, может быть, мне ещё кого-нибудь посоветуете? Не один же Суворин в столице!
— Я бы рекомендовал вам с этим вопросом обратиться к Сойкину Петру Петровичу. И даже могу свести вас с ним.
— Буду премного благодарен! Когда мы сможем посетить уважаемого Петра Петровича?
— Да хоть завтра. После обеда устроит?
— Меня устроит любое время лишь бы оно устроило вас и господина Сойкина!
— Ну тогда завтра после обеда.
«Пушки не могут воевать с идеями» Екатерина Великая. Шестнадцатого сентября 1796 года императрица Екатерина II подписала указ «Об ограничении свободы книгопечатания и ввоза иностранных книг, об учреждении на сей конец Цензур в городах: Санкт-Петербурге, Москве, Риге, Одессе и при Радзивиловой таможне, и об упразднении частных типографий».
Практика же в отношении книгоиздателей оказалась не такой жёсткой — постепенно издательства наладили неофициальные связи с цензурой и согласовывали рукописи, а не готовые тиражи, исправляя указанные цензорами места, что защищало от финансовых потерь и, по сути, представляло собой неформальное возвращение к предварительной цензуре. В последующие 40 лет цензурные правила всё более и более ужесточались. С 1868 года министр внутренних дел получил право запрещать розничную продажу периодических изданий; для многих газет такое наказание было равнозначно разорению. С 1872 года Комитет министров получил право уничтожать тиражи книг без возбуждения судебного преследования; негласное разбирательство в Комитете министров оказалось более удобным для чиновников, чем открытое и формальное судопроизводство, так что с введением данной меры судебное преследование издателей и авторов книг практически прекратилось, сменившись уничтожением тиражей. С 1873 года управление по делам печати начало рассылать редакторам периодических изданий списки тем и событий, оглашение и обсуждение которых правительство полагает нежелательным, нарушение этих рекомендаций влекло за собой санкции. С 1882 года запрещать издания мог не только Сенат, но и совещание министров внутренних дел, юстиции, народного просвещения и обер-прокурора Синода. С 1897 года стало невозможным передавать разрешённое издание от одного издателя к другому без согласования с властями.