— Как только Его Величество даст добро на ваш отъезд, так сразу и отправитесь. А пока иди и пиши свои записки. Будем надеяться, что в ближайшее время тебя к нему не позовут. А то физиономия у тебя уж больно непрезентабельна.
Спорить я не стал и отправился в знакомую комнатку, сражаться с письменным прибором, именуемым перьевой ручкой и чернильницей.
Писал я ещё три дня до самого воскресения, стараясь вспомнить как можно больше об этом времени. К своему удивлению с пером и чернилами освоился довольно быстро и даже начал находить некое удовольствие от неторопливого царапанья пёрышком по чистому бумажному листу.
По вечерам заходил к Савватеевне, если она была у себя в номере, а не укатывала на очередную тусовку со своим давним ухажёром. А вот с Екатериной Балашовой встретиться не удалось ни разу. Видимо у них с царевичем любовь вспыхнула нешуточная. Но поскольку Савватеевна по этому поводу нисколько не волновалась, то и я не буду заморачиваться.
В понедельник Мещеряков мне сообщил, что император желает ещё раз со мной увидеться, но добавил, что прежде чем предстать перед царскими очами, мне необходимо воспользоваться услугами гримёра, и замаскировать наиболее яркие свидетельства моего «падения с лестницы». Негоже мол, являться с побитой мордой к Его Императорскому Величеству. Негоже так негоже! Перед тем как отправить меня на аудиенцию к Его Величеству над моей мордой лица основательно поработал специально приглашённый театральный гримёр, и я прибыл на приём к императору с более или менее благопристойной физиономией.
Царь с любопытством осмотрел меня и произнёс:
— Нормально выглядишь, «внучек». А мне доложили, что избили тебя. Мол, вся физиономия в синяках.
— Никак нет, Ваше Императорское Величество! — довольно громко произнёс я.
— Что никак нет? — с весёлым недоумением спросил царь.
— Никто меня не избивал. Я сам нечаянно свалился! С лестницы!
— С лестницы? — сдерживая смех, спросил Его Величество.
— Так точно! С лестницы! — подтвердил я.
Царь, глядя на меня, откровенно расхохотался. Я же продолжал стоять как оловянный солдатик и преданно смотреть на его величество. Просмеявшись, царь предложил мне присесть и начал расспрашивать о том мире и моей жизни там. Похоже, ему было просто по человечески любопытно, и я постарался это любопытство монаршей особы удовлетворить.
Постепенно он стал задавать вопросы касающиеся государственного устройства стран того мира. Я, как мог, рассказал об американской демократии. О том, как ловко разводят тамошние жирные коты американский и не только американский народ при помощи своей двухпартийной системы.
Набравшись нахальства, предложил царю даровать народу свободу слова, собраний, ну и конституцию. Царь удивлённо на меня уставился, а потом спросил:
— И для чего же мне это делать? Какой в этом смысл и главное польза?
— Вы не поверите Ваше Величество, но делать это нужно для сохранения и укрепления самодержавия.
— Это как? Разъясни!
— Для вас наверняка не секрет, что в России сейчас сложились четыре большие социальные группы или если использовать терминологию некоторых революционных теоретиков — четыре класса. Это дворянство, буржуазия, крестьянство, рабочий класс, ну и небольшая прослойка можно назвать её разночинной интеллигенцией, но их мало.
— Мал клоп да уж больно вонюч! — прокомментировал царь мои слова о социальной прослойке.
Я, конечно, не разделял императорский взгляд на российскую интеллигенцию, но удивился почти полным совпадением его определения данного слоя общества с ленинским. Хотя царь выразился более интеллигентно. Видимо некоторые изъяны дворцового воспитания не позволяли ему называть вещи своими именами. Пока я размышлял над данным феноменом, царь сказал:
— Ты забыл упомянуть евреев.
Видимо предприимчивые представители богоизбранного народа успели и здесь достать власть имущих.
— Но евреи не класс. Их, скорее всего, можно отнести буржуазии и пролетариату. А потом пресловутый еврейский вопрос можно решить.
И я поведал заинтересованному царю, как этот вопрос решал Сталин.
— Еврейская автономная область говоришь? И где же она в том мире?
— Западнее Хабаровска, между рекой Амур и её притоком Бирой.
— Где-где? — переспросил император и, не поленившись достал карту и развернул на столе, большую карту.
Я ткнул пальцем туда где, по моему мнению, должна была находиться Еврейская автономия. Царь с минуту рассматривал карту, потом, засмеявшись, сказал:
— Ваш Сталин был большой юморист. И что евреи туда поехали?