— Видимо Фёдор Фёдорович не посчитал такое пренебрежение к его званию мелочью и вспылил.
— Аристократ разгневался на «муравья» не заломившего шапку при появлении его сиятельства? — насмешливо спросил я.
— Дело в том, что при всех его несомненных заслугах, Фёдор Фёдорович происхождения несколько затемненного. Он приемный сын действительного статского советника Ф. А. Штенгера. Ходили слухи, что его отцом был Великий князь Николай Павлович — будущий император Николай Первый. Хотя, на мой взгляд, это утверждение весьма сомнительно.
— Вот как! Тогда конечно становится понятней, такая странная реакция градоначальника. Дяде во всякой мелочи чудилось напоминание о его туманном происхождении.
Почему-то у меня в памяти всплыли строчки замечательного поэта Олега Чухонцева читанные в той жизни.
'Наше дело табак,
коль из грязи да в князи
вышло столько рубак,
как собак на Кавказе.
Вышло столько хапуг
из холопов да в бары…'
— Что вы там бормочете? — услышал я вдруг голос Мещерякова.
— А…! Не обращайте внимания, просто вспомнил кое что.
— Мне кажется господин Забродин, что вы пренебрежительно относитесь к главной опоре российской государственности.
— Простите Ваше Превосходительство! Вы это о чём? — с недоумением спросил я.
— О дворянском сословии, разумеется, — произнёс Мещеряков.
— Вы действительно думаете, что дворяне являются такой опорой? — удивился я.
— А вы так не считаете? — с некоторой холодностью спросил Мещеряков.
— Видите ли, уважаемый господин Мещеряков, я в некотором отношении похож на казахского певца-акына, который едучи на коне, поет то, что видит. Так вот я вижу, что потомственное российское дворянство упускает свой шанс по-прежнему оставаться опорой престолу.
— Упускает шанс? — переспросил Мещеряков. — Извольте обосновать ваши домыслы.
— До конца восемнадцатого столетия дворяне действительно были одной из двух главных опор престола. Второй опорой было многочисленное крестьянство. Лишь эти два сословия были кровно заинтересованы в сохранении и усилении самодержавия и находились в своеобразном симбиозе друг с другом. Крестьяне, являясь основным податным сословием, несли немалые тяготы обеспечения остальных хлебом насущным. Дворяне же также несли тяготы в основном военной службы, платя подати кровью. А после освобождения дворян от обязательной службы, поместное дворянство из опоры стало довольно быстро превращаться в гирю на ногах самодержавия. А на крестьян свалился ещё и рекрутский набор. Так что им пришлось нести двойные тяготы.
Мещеряков жестом остановил поток моего обличительного красноречия:
— Вы господин Забродин очень сильно упрощаете, описывая ситуацию с «Жаловонной грамотой дворянству». И очень слабо разбираетесь в этом вопросе.
— Не буду спорить. Но я знаю конечный результат всех этих телодвижений призванных утвердить дворянство в качестве главной опоры самодержавию. В том мире кончилось всё это для дворян довольно плохо. И здесь, судя по реакции нашей интеллигенции на оправдание несомненной террористки Засулич, кстати дворянки, всё идёт к тому же.
— Мне кажется, что вы господин Забродин, слишком много внимания уделяете этому незначительному эпизоду, — сказал Мещеряков.
— Нет господа, я специально заострил внимание на деле Засулич. В том мире это событие в некотором смысле оказалось знаковым и то, что оно и здесь произошло, наводит на определённые мысли.
— Вы сказали мысли. Так поделитесь с нами плодами ваших измышлений, — саркастично сказал Мещеряков.
— Отчего не поделиться, конечно же поделюсь. Так вот если и здесь произошёл этот эпизод, то это означает, что ваш мир идёт по тому же пути, что и мир моего alter ego. И у вас впереди менее тридцати лет. Если ничего не изменится, то вас, господа, начнут вешать на телеграфных столбах.
Все четверо изумлённо на меня уставились. Наконец Мещеряков, прокашлявшись, произнёс:
— Извольте объясниться господин Забродин!
— В том мире в 1917 году в России произошла революция. Вернее даже две. Февральская, когда генералы заставили царя отречься от престола, а буржуазия создала Временное правительство и Октябрьская, когда партия большевиков в союзе с левыми эсерами и анархистами свергла уже временное правительство. А потом два года шла гражданская война. В результате дворяне и высшая аристократия были частью уничтожены, частью отправились в эмиграцию, а частью перешли на сторону новой власти. Вот так господа!
— Этого не может быть! — твёрдо сказал Мещеряков.