Я попытался намекнуть большому полицейскому начальнику, что не плохо бы поработать с господами иностранцами на предмет их вербовки, но получил холодно ироничную отповедь, смысл которой можно выразить словами из далёкого детства: «Без сопливых скользко». И надо признать, что тот был прав, и я слишком увлёкся, но три моих письма, где я поведал о судьбе высокопоставленных особ, он с собой захватил, и немало озадачился их сведениями из другого мира. Ну что же, буду ожидать реакции на информацию, что я выдал, в надежде на то, что значимые события повторяются и в этом мире.
Если господин Мещеряков, к радости всего полицейского управления города Барнаула, счастливо отбыл, то в город, уже к моей радости, прибыло семейство моего деда, а по новому паспорту так и вовсе отца, Софрона Щербакова вместе с молодожёнами Митькой и Машкой и с верным Кабаем, которому я обрадовался больше всего. И надо сказать, радость от встречи хозяина и пса была взаимной. Лохматый и основательный пёс прыгал и повизгивал как щенок, норовя вылизать меня целиком, но я не позволил себя обслюнявить, так что радость того выражалась только в бешеном вилянии хвостом и прыжках.
Дав родственникам три дня на обустройстве на новом месте и стал понемногу напрягать их. Деду поведал о последних событиях, что произошли в его отсутствие и о новом моём паспорте, и что теперь я ему не внук, а сын двадцати одного года. Дед недоверчиво выслушал, повертел в руках паспорт, потом выматерился и смирился, сказав только:
— Что люди скажут-то! Летна боль!
— Да людям по большому счёту всё равно, кто я такой и как меня звать, а родня постепенно привыкнет. Главное ты, тятя, не слишком по этому поводу расстраивайся.
— Да мне-то что. Летна боль. Сын так сын.
— Ну вот и ладненько, главное тебя больше не буду напрягать с вопросами приобретения собственности. Теперь я имею право сам всем распоряжаться.
— А вот это очень хорошо! Твои придумки, вот и сам их исполняй и на себя оформляй. Летна боль! А мне с прииском забот хватит.
— Насчёт прииска! Платошка Нечунаев хочет с золотишком работать. Весной возьмёшь его с собой. Научите его там всему. Я думаю, что этот прииск у нас не последний и знающие верные люди нам пригодятся. Заодно он вам с молодёжью поможет.
— Смену мне хочешь приготовить? — сощурился дед и огладил бороду.
— Да какая смена! Тебе ещё сто лет сносу не будет, а парням надо расти. Вот и будет Платоха со временем всей нашей золотодобычей руководить. Митька вон у дружка твоего Жабина подучится и всей нашей торговлей заправлять будет. Антоху на пароход определю. Пусть на механика подучится, а там глядишь и капитаном станет.
— Эк ты все распланировал. Архипка один остался. Его-то куда засунешь.
— Архипку засовывать никуда не надо, он уже и так при деле. Если всё пойдет, так как я задумал, то быть Архипке генералом.
— Енералом? — задирая бороду, захохотал дед.
— А вот зря смеешься. Архипка прирождённый лётчик. Вот в будущем году самолёт сделаем, и будет он у нас первый в этом мире пилот военной авиации, а там до генерала рукой подать.
— Ох насмешил! — не мог успокоиться дед. — Архипка — енерал! — снова хихикнул дед и вполне ожидаемо спросил: — А сам-то, что делать будешь?
— А что сейчас делаю, то и дальше делать буду, — ответил я.
— И что же ты делаешь? — недоумённо произнёс дед.
— Неужели ты не заметил? — насмешливо сказал я. — А ведь уже больше года я вами всеми руковожу. И ты, и Кузьма с Иваном, и даже Жабин делают то, что я задумал. Про Митьку с парнями я уже и не говорю.
Дед перестал смеяться и уставился на меня. Затем почесав в затылке и, пригладив бороду, произнёс:
— Летна боль! А ведь верно! Вот сукин сын! Ведь всех заставил суетиться.
— А что хуже стало? Живете теперь полной жизнью, а то прозябали в своём захолустье.
— Прозябали…? Может ты и прозябал, а мы жили, как нам прадедами завещано было. И неплохо жили, без суеты нонешней.
— Ничего, эта суета вам, кержакам, только на пользу. А то бы ещё лет тридцать сиднем сидели и революции дожидались.
— Какая ещё революция? — вскинулся дед.
А ведь я не рассказывал деду про будущие великие потрясения. Похоже, пора и ему поведать, что ждёт его детей и внуков в недалёком будущем. По мере моего рассказа лицо деда смурнело и приобретало выражение, с которым он брался за таволожку, чтобы наставить потерявшего всякие берега внука на путь истинный. Когда я закончил, то он еще долго сидел с опущенной головой, пытаясь осознать всю невесёлую картину будущих испытаний. Наконец он посмотрел мне в глаза и произнёс: