— Доктор говорит: вместо одной нормы надо выполнять две. Это первое лекарство…
Вышел я из «амбулатории» молча, но в сердце моем всё кипело. Если бы можно было, я бы разорвал на кусочки толстую свинью — доктора и немецкого прихвостня — переводчицу.
Весной из Острова нас погнали на запад, к Днепру. Жили в лесу, в бункерах. Каждый день гоняли поправлять дороги. С едой стало еще хуже. Если в Усушках и Острове мы находили кое-какую брошенную крестьянами еду, то тут об этом нечего было и думать. Деревни и в глаза не видели: из лагеря нас не выпускали ни на шаг. Убежать тоже нельзя было: вокруг стояла охрана.
Однажды, выбрав темную ночь, я подполз к бункеру, где хранились немецкие продукты. Маленькое оконце было над самой землей. Я осторожно вынул из рамы стекло и протянул руку. На мое счастье, там лежал хлеб. Вытащил семь буханок. Принес в бункер. Мы сели около хлеба полукругом — и семи буханок как не бывало. Меня потянуло еще раз сходить, и я опять побежал к «складу». Только достал две буханки, как с противоположной стороны скрипнула дверь. Схватив хлеб, я побежал к своему бункеру. Недалеко or него я спрятал хлеб под березкой. Немцы обнаружили пропажу и назавтра утром сделали обыск во всех бункерах, где жили колонники (так называли нас). Пришли к нам, выгнали всех из бункера и начали рыться. Перевернули всё вверх ногами, но хлеба не нашли: он был уже съеден.
Наступило время, когда всё чаще и чаще стали появляться наши самолеты. Они летали целыми стаями. С большой радостью мы смотрели на них, ожидая скорого освобождения.
Немчура зеленела от злости, а мы сияли.
Однажды нас гнали на работу. Только мы вышли из лесу на полянку, как в небе появились около двадцати советских самолетов. Подлетев, они дали несколько очередей из пулеметов. Немцы побежали кто куда. Теперь им было не до нас.
Мы все разбежались. Я бросился в рожь и лежал, не поднимаясь, часа четыре.
Вдруг до моих ушей донесся глухой гул, который с каждой секундой усиливался. Я насторожился и приподнял голову. Сквозь ржаные стебли увидел две немецких бронированных машины. Они двигались прямо на меня. Я испугался не на шутку, но не встал с земли, а прижался к ней еще плотнее и одним глазом наблюдал за движением машин. Подняться и бежать было невозможно. Я знал, что если поднимусь, немцы скосят из пулемета. Одна машина прогрохотала метрах в двух от меня. И теперь я удивляюсь, как хватило у меня выдержки улежать на месте. Когда броневики прошли, я пополз к кустам и набрел на нескольких местных женщин. Они приютили меня. Это была последняя ночь моих страданий в неволе.
Саша Мукгоров, 1930 года рождения.
Город Минск.
ДОРОГА В ОТРЯД
После боев с немцами всюду осталось много оружия. Я решил собирать его для партизан. Но одному это делать было страшновато. О своем намерении я рассказал своему другу Марату Добушу.
Вечером мы взяли мешки и прошли огородами в лес. Вскоре мы наткнулись на кучу гранат, которые лежали под молодой елочкой. Столько оружия мы еще никогда не видали.
— Что будем делать с гранатами? — спросил Марат.
— Надо спрятать.
Мы перенесли гранаты на опушку и закопали под ореховым кустом, а сверху засыпали листьями.
Потом опять пустились на поиски. В одном месте нашли станковый пулемет. Рядом с пулеметом лежал убитый красноармеец. Вокруг пулемета валялись стреляные гильзы. Пулеметчик, видимо, до последнего патрона вел огонь и погиб, как герой. Мы рассказали об этом деду Прокопу Сидоровичу. Дед сделал гроб, мы помогли ему выкопать могилу и похоронить героя-пулеметчика. Документов при красноармейце не оказалось, нельзя было узнать, как его фамилия и откуда он родом.
Пулемет мы притащили в деревню и спрятали возле хаты в старом погребе. В том же лесу мы нашли ручной пулемет, тол. Вскоре наш погреб превратился в склад оружия.
В деревню начали приезжать партизаны. Они осторожно выспрашивали, у кого есть оружие.
Я признался, что оружие есть у меня, но в первый раз дал им только десять гранат.
Во второй раз они приехали ночью и постучались в дверь. Мать перепугалась: она думала, — это немцы.
— Что вам надо? — спросила она.
— Где ваш Шура?
— Спит…
— Разбудите его.
Мать растолкала меня и сказала, в чем дело. Я сразу догадался и вышел во двор. Партизан было пять человек.
— Комиссар отряда просил, чтобы ты достал еще десяток гранат, — сказал один из них, видимо старший.
Я взволнованно прошептал:
— Это можно…
— Давай сюда.
— А на чем вы их повезете? — спросил я.
— Мы понесем на себе.
— У вас не хватит сил.
— А разве их так много? — удивились партизаны.
— Много, — сказал я и повел их к яме.
Когда они увидели, сколько в яме лежало гранат, то даже за головы схватились.
— Где ты столько набрал?
Я рассказал.
— Молодчина, — похвалил старший и приказал двум партизанам сходить в деревню за лошадью. Погрузив на воз гранаты, старший спросил, есть ли у меня запалы.
Старший спросил, есть ли у меня запалы.
Я сказал, что сейчас у меня нет, но могу достать.
Утром я пошел к Марату и рассказал, что было ночью. Марат выслушал меня и спросил:
— Где мы возьмем запалы?
Я открыл ему секрет. Недалеко от нас жил крестьянин Леванович. Его сын Игнась принес из лесу ящик запалов. Об этом Игнась рассказывал сам. Где он спрятал ящик, я не знал. Игнась собирался поступить в полицию. Желая показать свою преданность немцам, он хотел отнести им ящик с запалами. Мы должны были отыскать их и выкрасть, чтобы запалы не достались врагу. Подкараулив, когда Левановичи ушли в поле, мы пустились в разведку. После долгих поисков мы заметили, что в одном месте земля немного свежее. Я взял кусок толстой проволоки и стал ковырять; проволока уперлась во что-то твердое. Это был ящик.