Вечером, как только на небе появились три звезды, призывая царевну Саббат вернуться к звездному трону всевышнего, еврейские патриархи собрались в комнатке Герша-Лейбы Вольфа, за окном со спущенными занавесками. Патриархи тотчас разошлись во мнениях, и каждый выкрикивал свой совет, который считал единственно правильным и ведущим к успеху.
Созовите товарищей Николы, пусть капитан пообещает им должности лесников и путевых обходчиков, пусть посулит им луну с неба. Разделите их, возбудите в них зависть, разожгите среди них соперничество, борьбу за тридцать три тысячи, ведь это много, чертовски много денег! Стрелять в Шугая никто из них не отважится, потому что они всерьез верят, что пуля отскочит от него и убьет стрелявшего, но разве нет у них топоров, разве не найти в лесу дубины? А правда ли, что старая Дербачиха умеет варить наговорные зелья?
Все было ясно. Вполне ясно.
Ясно? Нет, совсем не ясно!
Когда патриархи расселись на диване и стульях, постели и подоконниках, Берка Вольф (ну, конечно, господин Бернард Вольф не может без фокусов!) поднял вопрос о том, как следует понимать фразу: «Лицу, кое поможет захватить Шугая, будет выплачено вознаграждение в сумме три тысячи крон». Что значит «захватить»? А если разбойника возьмут мертвым? И еще вопрос: значит, можно только способствовать поимке Шугая, а самому его изловить нельзя? А убить можно? Или тут нужно читать между строк?..
Разногласия между вольфовцами и беровцами вспыхнули с новой силой, ибо в спор о Шугае был привнесен сложный вопрос о религиозно допустимом и недопустимом. Вот где можно было проявить перед всеми знание талмуда и сокрушить оппонента логикой, цитатами из авторитетов, напоминанием о колочавской табачной лавочке и месте кантора в хустской синагоге! Спорщики вскакивали с мест, выкрикивали язвительные реплики, разражались саркастическим смехом, иронизировали и, покраснев и жестикулируя, препирались между собой.
— Не вам учить меня талмуду, господин Иосиф Вольф! Вам, который по субботам, из-под полы, исподтишка торгует водкой!
— А что понимаете в талмуде вы, паршивый польский еврей, который здесь без году неделя! Мы настоящие хасиды![8] К вашему сведению: все ваши дочери ради хустских офицеров готовы перейти в христианство. Срам на вашу голову!
Страсти, наконец, так разгорелись и поднялся такой шум, что пришлось вмешаться седовласому Гершу-Лейбе Вольфу. До сих пор этот восьмидесятилетний патриарх и бровью не повел. Сейчас он медленно поднялся с засаленного дивана. Все стихли, понимая, что сейчас будет сказано мудрое слово.
Старец слегка развел руками, как кантор перед торой[9], и, воздев очи, произнес медленно, с достоинством:
— Разве Шугай у вас в руках? Кто он: вошь или блоха?
И неторопливо уселся на место.
Собрание почтительно молчало. Вот это мудрость! Старец, как всегда, прав. Поистине ничто не вносит такой ясности в проблемы, как своевременное сравнение. Его отлично поняли все присутствующие. Страсти утихли, в головах прояснилось, ход мыслей собравшихся принял единственно правильное направление. Нельзя убить в субботу вошь, ибо она не убежит и до завтра, но убить блоху можно, потому что блоха не станет ждать. Шугай еще не пойман, и, чтобы обезвредить его, придется положить немало трудов. Да, Шугай не вошь, которую можно придавить в любой момент. Когда дело касается Шугая, не следует держаться буквы писания.
Мудрость сказала свое слово. Спор был закончен.
На другой день, в воскресенье, новый жандармский капитан собрал сход. Уже с неделю отряд имел нового командира, но еще никто из колочавцев не знал, что он собой представляет. Еврейскую депутацию капитан не принял, сославшись на чрезмерную занятость. Поэтому все с любопытством ждали этой встречи. Около трехсот жителей Колочавы собрались под кленами у корчмы Лейбовича. Они стояли группами, сидели на ступеньках и под забором. В корчму к трехногим столам отважились сесть только самые почтенные. Остальные ждали, когда придет капитан. Посмотрим, что-то он скажет? Тогда можно будет одному за другим потянуться в распивочную.