Старые часы пробили двенадцать раз.
Наступил тысяча восемьсот девяносто четвертый год.
В доме никого не было.
Николай Николаевич надел поверх вязаной фуфайки поношенный темно-красный халат, прошел в мастерскую.
В мастерской было холодно. Прямо над головой, в верхнем окне, висел месяц. Лунный свет, голубовато-белый, как разбавленное молоко, струился в комнату, длинным прямоугольником растекся на полу. Николай Николаевич задрал голову: в морозном густо-синем небе месяц сиял ясно и радостно. Должно быть, и нынче какой-нибудь франтоватый черт, пролетая сквозь трубу Солохиной хаты, зацепился ладункой и упустил обратно на небо украденный месяц. Николай Николаевич вспомнил Гоголя и засмеялся.
Ему было весело. Он не знал, что с первым ударом старых часов начался последний год его жизни. Впрочем, знай он это, ему, наверно, все равно было бы весело: сегодня, хотя нет, уже вчера, он закончил картину, которая десять лет жила в нем, не давала покоя, — и получилась сильнее, чем он сам ожидал.
Николай Николаевич зажег лампу «молнию», недавно приобретенную. Лампа загорелась ярко и тотчас вытеснила из мастерской призрачный свет месяца. Николай Николаевич хотел было затопить железную печку, но под руками — ни полена дров; он запахнул поплотнее халат, снял с гвоздя старую летнюю фуражку — прикрыть лысину — и уселся в кресло смотреть свою картину.
Картина была «Распятие».
Ге приступил к ней еще в 1883 году. Но тогда картина не была, видно, «сочинена», «устроена». По-настоящему Ге за нее взялся в следующем году, в 1884-м, сразу после портрета Толстого. В письме Анны Петровны к невестке от 20 февраля читаем: «Он затеял превосходную картину и пишет ее день и ночь буквально»[81]. Николай Николаевич сообщает Толстому, что «сочинил» страшную картину — «казнь Христа на кресте», Толстой, он уверен, ее одобрит.
Тогда Ге все было понятно, картина виделась, он даже срок себе поставил — решил окончить ее к передвижной выставке 1885 года. Анна Петровна, правда, тревожилась: «отец» картину «все еще меняет каждый день, не знаю, когда установится»[82].
Полгода прошло, — не «установилась». 6 сентября 1884 года Ге пишет сыну Петру: «Работаю по целым дням, — работа идет хотя и медленно, но я уже знаю по опыту, что нужно терпение. Еще вчера ночью переделал важную часть картины и хорошо переделал… Спасибо добрым людям, Коле и Григорию Семеновичу, они мне помогают, стоят добросовестно на натуре. Без них бы мне плохо было»[83].
«Добрые люди» заслуживали благодарности. Посреди мастерской был установлен грубый деревянный крест с перекладиной для ног и петлями для рук. На этом кресте Ге «распинал» Колечку или Рубана. Висеть на нем было тяжело, а Ге, как назло, долго ходил вокруг, примеривался. Рубан, изогнувшись, кричал:
— Плечи сводит! Не могу больше!..
Ге смеялся азартно:
— Такой ты мне и нужен!
Быстро водил карандашом — и, уже не глядя на Рубана:
— Слезай, слезай. Что нужно, я схватил…
В октябре он еще полагал, что поспеет с картиной к сроку. «Я работаю без устали и хотя еще много остается сделать, но многое сделано. Еще 2½ месяца мне остается времени, и я надеюсь окончить. Картина уже теперь такая, что делает хорошее впечатление…». Лишь в ноябре он понял: «Жаль мне, что я не успею окончить картину… Нужно сделать настоящее. Я и не ленился, да много нужно было сделать такого, что только дает время»[84].
Чтобы сделать настоящее, потребовалось десять лет.
За эти годы он переписал «Распятие» девятнадцать раз.
Скудные записи мемуаристов, наброски, эскизы подсказывают, как, изменяясь, прояснялся замысел. Первые варианты «Распития» зрелищны. Ужасная казнь: потрясти зрителя должна была не идея — сам факт.
Крест, поставленный на высокой скале. В невыносимых муках умирает Христос. Разбойников нет, только концы перекладин их крестов видны по краям холста. Внизу, под скалой, народ, расходящийся после казни. Мария Магдалина уцепилась за выступ скалы и как бы приподнимается на руках, не в силах оторвать взора от страшного зрелища. У подножия креста группа воинов делит одежду казненных. Главное на картине — голова Христа, запрокинутая в предсмертной судороге. Глаза, вылезающие из орбит. Открытый рот — черным провалом на пол-лица. Жуткий крик.
Этого крика сам Ге, наверно, испугался. Он вдруг перенес кресты куда-то на задний план. Зритель должен был увидеть казнь из-за разорванной занавеси храма. Стасов справедливо сопоставляет новый замысел с рисунком Иванова «Знавшие Иисуса и женщины, следовавшие за ним, смотрели издали на распятие». Ге отверг этот вариант. Признался: смысла распятия он пока не понял.