Генерал-майор Жерков наглядно представляет отживший, но характерный тип полковых командиров былого времени. Начнем с него, потому что это тип — образцовый.
Генерал-майор Александр Васильевич Жерков выслужился из кантонистов и, без всякой протекции, дослужился до звания командира образцового полка. Полк этот был в то время рассадником учителей для всей русской армии, конечно фронтовых учителей, так как, кроме фронта, почти ничего не требовалось. В образцовый полк назначали самых крепких, сильных, здоровых людей из всех полков, доводили их до фронтового совершенства и возвращали в полки для обучения. Понятно, что командир такого полка, получив Преображенский, после Мунка, живо подобрал поводья, распущенные предшественником… Но прежде всего нарисую портрет. Наружность Жеркова напоминала пословицу: «Не ладно скроен, да крепко сшит». Он был высокого роста, широкоплечий, несколько сутуловатый. По лицу и фигуре он воплощал тип службиста тогдашней эпохи. Седые волосы были зачесаны по форме, вперед и несколько приподняты с одной стороны хохолком. Лицо широкое, скуластое серые глаза и густые брови, почти черные, без седины, характерно его оттеняли. Прибавьте к этому два пучка подбритых и нафабренных усов и бакенбарды, тоже подбритые по форме, то есть в уровень с усами. Вот — Жерков! Впрочем, общее выражение лица его было симпатично. В нем проглядывала добрая, широкая, истинно русская натура, которую формалистика держала в оковах. Но природа вырывалась на волю, когда Жерков разражался громким, басистым хохотом, и долго еще потом веселое выражение удерживалось в его лице, как будто нехотя уступая место официальному. Жерков принялся за дело энергично. Солдат он начал потчевать такими зубочистками, что они на всю жизнь сохранялись в памяти не только получателей, но и тех, кому привелось смотреть на них со стороны. Розог генерал тоже не жалел, а по тогдашним условиям полномочие командира полка простиралось до права дать солдату 800 ударов.
Если розог не было под рукой, Жерков нисколько не затруднялся. Мне рассказывали, что однажды, в Славянке (загородное расположение полка), он остановил на улице роту, шедшую в беспорядке, вызвал фельдфебеля перед фронт и тут же, в стоячем положении, велел дать ему несколько десятков фухтелей, плашмя — тесаками. Если так расправлялись с фельдфебелем, то что же могли ждать рядовые, и они это отлично понимали! И все-таки же не розгами и не кулаками импонировал Жерков. Несправедливые, бестолковые наказания даже и в ту эпоху не пугали, а только ожесточали солдат. Но в том-то и дело, что Жерков никогда не наказывал несправедливо или неосмотрительно. Его зоркие серые глаза имели способность пронизывать и развернутый и густой строй.
Никакая шеренга, никакой закоулок не могли скрыть ленивца или разгильдяя-солдата. Жерков сейчас же распознавал и выкликал его по имени:
— Мануил Максак!.. Ты думаешь, что я тебя, бестию, не вижу?.. Виж-ж-ж-у, образина ты этакая, ленивая!..
Последние слова гремели, как раскат грома; Жерков вкапывался в третью шеренгу, откуда раздавался страшный для солдат звук «зубочистки». Такова была домашняя расправа она в то время производилась решительно всеми начальниками, с весьма редкими исключениями, но, конечно, не выписывалась в полковых приказах. Вообще, перечитывая приказы того времени, можно изумиться видимой умеренности цифры штрафованных. Например, в полковых приказах 1848 года, до 28 апреля, подписанных еще Жерковым, встречается в течение целого месяца не более трех или четырех случаев взысканий во всем полку. Главными, официальными проступками были: самовольные отлучки, кража, пьянство и буйство. Провинившихся в гренадерских ротах обыкновенно смещали в фузелерные, но в приказе упоминалось только о смещении. Впрочем, если виновный гренадер кроме перевода наказывался еще розгами перед фронтом, то взыскание мотивировалось и в приказе. Привожу образчик: «Роты Его Высочества (3-й гренадерской) рядового Кононова, за чрезмерное пьянство и намерение продать с себя новую казенную шинель, предписываю наказать перед батальоном 300 ударами розог»…