Конечно, император понимал, что манифест 17 октября есть покушение на его власть, но изменить что-либо не мог. В письме матери 19 октября он сообщал, что существовали две возможности подавления революции: назначение «энергичного военного человека» или предоставление населению гражданских прав и проведение всякого законопроекта через Думу. «Это, в сущности, и есть конституция», — резюмировал царь, замечая, что именно Витте отстаивал вторую возможность. Кроме Трепова, сожалел монарх, ему не на кого было опереться, поэтому иного исхода, кроме «как перекреститься и дать то, что все просят», у него не было. Единственным утешением для царя, как обычно, была надежда на то, «что такова воля Божья, что это тяжелое решение выведет дорогую Россию из того невыносимо хаотического состояния, в каком она находится почти год». Управление страной оказалось дезорганизовано, а революция шла полным ходом. В таких условиях у царя не осталось никаких надежд, кроме надежды на Бога: «Я чувствую в себе Его поддержку и какую-то силу, которая меня подбадривает и не дает пасть духом! — признавался он матери. — Уверяю тебя, что мы прожили здесь года, а не дни, сколько было мучений, сомнений, борьбы!»
Царь не лукавил. Напряжение последних месяцев давало себя знать. К тому же 17 октября было очевидным поражением самодержца, новым поражением, его личным несчастьем. Вновь он не сумел отстоять то, что хотел, вновь ситуация вышла из-под его контроля. Но и надежды на скорое умиротворение не оправдывались. Николай II все более разочаровывался в Витте. 27 октября он писал императрице Марии Федоровне: «Странно, что такой умный человек ошибся в своих расчетах на скорое успокоение», а 10 ноября жаловался на необходимость заставлять всех (в том числе и самого премьера) действовать более решительно — ведь «никто у нас не привык брать на себя (ответственность. — С. Ф.) и все ждут приказаний, которые затем не любят исполнять»; что еще в Петергофе Витте сам говорил ему: «…как только манифест 17 окт[ября] будет издан, правительство не только может, но должно решительно проводить реформы и не допускать насилий и беспорядков. А вышло как будто наоборот — повсюду пошли манифестации, затем еврейские погромы и, наконец, уничтожения имений помещиков».
Успокоения, действительно, не получалось, не помогал и указ «Об облегчении участи лиц, впавших до воспоследования высочайшего манифеста 17 октября 1905 года в преступные деяния государственные», седьмая статья которого заменяла смертную казнь на 15-летние каторжные работы всем, подлежавшим этому наказанию за ранее совершенные преступления. Не остановил волну крестьянских выступлений и манифест 3 ноября, объявлявший, что выкупные платежи с бывших помещичьих, государственных и удельных крестьян с 1 января 1906 года уменьшаются вдвое, а год спустя — вовсе уничтожаются. Указания на то, что «насилия и преступления не улучшат, однако, положение крестьян, а Родине могут они принести много великого горя и бед»[77], услышаны не были: 1905 год принес 3228 учтенных официальной статистикой крестьянских выступлений, охвативших половину уездов Европейской части России. Приходилось снова и снова уповать на репрессии.
Уже в декабре 1905 года были опубликованы императорские указы, призванные содействовать восстановлению общественного порядка в стране, — временные правила о наказуемости участия в забастовках предприятий, имевших государственное значение, и в правительственных учреждениях, и правила чрезвычайной охраны на железных дорогах. Ситуация в стране обострилась до предела: 7 декабря в Москве началась всеобщая политическая забастовка, которую социал-демократы стремились перевести в вооруженное восстание. Московские беспорядки удалось прекратить только с помощью войск. «Стыдно и больно за бедную Россию переживать на глазах всего мира подобный кризис, — писал Николай II матери, — но на то, видно, воля Божья, и надо претерпеть все бедствия до конца».
Как видим, все традиционно — и надежда на Бога, и указание на Его волю. Для царя революция — результат Божьего «попущения», своего рода наказание за грехи. Спорить с таким подходом бессмысленно (как бессмысленно бороться с убеждениями), но учитывать его необходимо. В январе 1906 года ситуация изменилась: революционные вспышки в разных концах империи не слились в единое восстание, власть овладела ситуацией. После «московских событий» занял более жесткую позицию и премьер С. Ю. Витте, требовавший суровых наказаний для революционеров. Для царя это стало новым проявлением лицемерия графа, легко меняющего свои убеждения. «Благодаря этому свойству характера, почти никто больше ему не верит, — писал Николай II Марии Федоровне 12 января 1906 года, — он окончательно потопил самого себя в глазах всех, а — может быть, исключая заграничных жидов». Итак, судьба С. Ю. Витте была решена. Но сроки еще не вышли, и первый председатель Совета министров России продолжал исполнять свои обязанности вплоть до 22 апреля 1906 года, когда был отправлен в отставку с выражением признательности за многочисленные услуги Родине и награжден орденом Святого благоверного великого князя Александра Невского с бриллиантами.