Обстоятельства действительно были грустными — в тот же день 5 октября «Правительственный вестник» опубликовал заключение врачей — профессоров Захарьина, Лейдена, доктора Попова и почетного лейб-хирурга Вельяминова о состоянии здоровья императора, из которого следовало, что болезнь почек не отступила, а силы Александра III уменьшились. Оставалась лишь надежда на то, что «климат южного берега Крыма благотворно повлияет на состояние здоровья августейшего больного». С того дня, уже ежедневно, в правительственной прессе печатались официальные бюллетени о здоровье русского царя. 9 октября «Правительственный вестник», помещая очередную информацию о состоянии здоровья Александра III, сообщил о том, что он «приобщился Св. Таин» (то есть причастился). Это свидетельствовало об исключительно тяжелом состоянии больного.
Очевидно, что официальные власти до последнего старались не говорить о здоровье русского царя: неслучайно еще 21 сентября был подтвержден запрет на статьи о болезни Александра III, a 6 октября выдвинуто требование принять меры, чтобы в экземплярах газет, предназначавшихся для отправки в Ливадию, исключались все известия о недуге самодержца. Но прогрессировавшая болезнь внесла свои коррективы: скрывать опасное состояние Александра III в октябре оказалось уже невозможно. Вероятно, к началу октября и он осознал, что надежд на выздоровление мало. В подобных условиях скорейшая женитьба наследника стала делом государственной важности. Чиновник Министерства Императорского двора заметил позже, что «Александр III желал при своей жизни женить сына, и потому-то принцесса спешно и вызвана была в Ливадию»[39]. Так ли это было или обстоятельства сложились таким образом, но Alix прибыла в Ливадию, когда надежд на выздоровление русского монарха практически не осталось.
«Кто-то выразился тогда: „Прозевали государя!“ — вспоминал осень 1894 года граф С. Д. Шереметев, — и спохватилися, когда было уже поздно, когда болезнь, начавшаяся после Борков, стала выражаться резче и зловещее. Не будь этой болезни, колесо истории повернулось бы иначе, оно избавило бы нас от осложнений „дальневосточных“ и приступило бы к работе внутренней очистки. И эта работа была бы свободная, не вынужденная, не навязываемая, а сознательная, спокойная и обстоятельная, сообразуемая с важностию внутреннего обновления на началах русских, исторических, законосовещательных, творческих. „Удерживающего“ не стало». Судить о том, что могло бы случиться, если бы государя не «прозевали», трудно, но то, что его болезнь и смерть стали невосполнимой политической потерей для России, — несомненно. При самодержавии смена царствования практически всегда означает и новый этап исторической жизни. Какой она будет в конце 1894 года, мало кто представлял, в том числе мало представлял это и наследник, не имевший своей политической программы и плохо разбиравшийся в механизме управления огромной империей своих державных предков.
В те октябрьские дни он страстно ожидал встречи со своей «ненаглядной Аликс». Она приехала в Крым за десять дней до кончины Александра III. «Папá был слабее сегодня, — записал цесаревич в дневнике 10 октября, — и приезд Аликc, кроме свидания с отцом Иоанном (Кронштадтским, известным православным пастырем. — С. Ф.), утомил его». Земные дни русского самодержца клонились к закату, и он уже не мог в полной мере разделить с сыном радость от приезда его невесты. Радость была омрачена ощущением неизбежной развязки и крутого изменения всего течения жизни цесаревича. Не понимать этого он не мог, но полностью прочувствовать — едва ли.