Соглашаясь с последним, весьма красочным, хотя и откровенно преувеличенным высказыванием первого председателя Совета министров Российской империи, будет неправильно столь категорично утверждать, что веру Alix изменила лишь из-за политических соображений. Сам Витте опосредованно доказывает это, когда говорит, что «раз решившись переменить религию, она должна была уверить себя, что это единственная правильная религия человечества». Верующему человеку (а принцесса Alix была искренней протестанткой) уверить себя в том, что его новые религиозные взгляды более правильны, чем прежние, — значит по существу полностью изменить (или же попытаться изменить) свое мировоззрение, иначе говоря, по-новому посмотреть на главные вопросы бытия.
Вспоминая в 1916 году день своей помолвки, императрица Александра Федоровна в письме мужу особо подчеркнула, что уже тогда, в 1894-м, вера и религия играли большую роль в ее жизни. «Я не могу относиться к этому просто, — писала она, — и если на что-нибудь решаюсь, то уже навсегда, то же самое в моей любви и привязанностях. Слишком большое сердце — оно пожирает меня! Так же и любовь ко Христу — она была всегда так тесно связана с нашей жизнью в течение этих 22 лет! Сначала вопрос о принятии православия, а затем оба наши Друга, посланные нам Богом». Откровеннее сказать трудно. Именно чувство руководило поступками Александры Федоровны, всегда, с юных лет, прислушивавшейся «к сердцу» больше, чем к разуму. «Суждение о собственной недостаточности при сравнении Я со своим идеалом вызывает то смиренное религиозное ощущение, на которое опирается страстно верующий», — писал З. Фрейд в работе «Я и Оно». Супруге последнего царя был необходим не только идеал небесный, но и его «земной» прообраз. Неслучайно, вспоминая прошлое, она поставила в единую цепь вопрос о принятии православия и посланных, как она верила, Богом двух «друзей» — лионского «магнетизера» Филиппа и сибирского странника Григория Распутина, имена которых в начале XX века считались нарицательными. Об этих «друзьях» и об их влиянии на жизнь и судьбу императора Николая II нам еще придется говорить особо, в данном же случае важнее отметить иное — принцесса Alix никогда не могла поступиться своими религиозными принципами. Но воспитание этих принципов протопресвитеру И. Л. Янышеву не удалось — «слишком большое сердце» оказалось неприступной крепостью для мудрого и богословски образованного придворного клирика. Последствиями этого и было появление «друзей»: «…чем больше неудач, чем больше огорчений, тем более душа ищет забвения, подъема оптимизма в гадании о будущем»[41]. Тем более что радость встречи с любимым в первые же дни покрывается трауром…
Октябрь 1894 года навсегда разделил жизнь гессенской принцессы на две неравные части. Принцессы маленького немецкого герцогства больше не существовало, она вступала в новую жизнь, — в новой роли и в качестве верной дочери православной церкви. В четверг 20 октября в «2 часа 15 минут пополудни» Александр III скончался — и она стала невестой русского императора. Этим же числом был помечен первый манифест ставшего самодержцем Николая II, сообщавший всем верноподданным о кончине венценосного родителя и повелевавший «учинить присягу в верности Нам и Наследнику Нашему Его Императорскому Высочеству Великому Князю Георгию Александровичу, Которому быть и титуловаться Наследником Цесаревичем, доколе Богу угодно будет благословить рождением сына предстоящий брак Наш с Принцессою Алисою Гессен-Дармштадтскою».
«Интерстициальный нефрит с последовательным поражением сердца и сосудов, геморрагический инфаркт в левом легком, с последовательным воспалением», — напишут позже врачи о смерти императора. Болезнь сделала свое дело, быстро сведя в могилу 49-летнего монарха. Самодержавным государем в тот же момент стал его сын. 20 октября в эмоциональных тонах он записал горестную для него историю кончины отца. В течение всего утра родные были рядом с умиравшим царем. «Дыхание его было затруднено, требовалось все время давать ему вдыхать кислород. Около половины 3-го он причастился Св. Таин; вскоре начались легкие судороги… и конец быстро настал! Отец Иоанн (Кронштадтский. — С. Ф.) больше часа стоял у его изголовья и держал за голову. Это была смерть святого! Господи, помоги нам в эти тяжелые дни! Бедная дорогая Мамá!»