В городе была эпидемия самоубийств… Все было доступно — роскошь и женщины. Разврат проникал всюду, им был, как заразой, поражен дворец.
И во дворец, до императорского трона, дошел и, глумясь и издеваясь, стал шельмовать над Россией неграмотный мужик с сумасшедшими глазами и могучей мужской силой…»
О Распутине говорили, что он подчинил себе царицу и стал сильным человеком, занявшим место Столыпина, которого не смогли заменить ни Коковцов, ни старый и немощный Горемыкин.
Присутствовавший на вечере 1 сентября 1911 года в Киевской опере А. С. Панкратов[18] рассказывает: власти стремились проявить свою симпатию к царю; на спектакле присутствовало самое шикарное общество России — военные в парадных мундирах, польские магнаты, украинская знать. Шла драка за билеты, чтобы попасть на это исключительное представление оперы Римского-Корсакова. Партер был особенно наряден: дамы в белых платьях, белые мундиры военных. На спектакль прибыло большинство министров: Кассо, Сухомлинов, Саблер и в первых рядах — Коковцов и Столыпин. К девяти часам приехал царь с двумя дочерьми, Ольгой и Татьяной, и занял ложу, в которой также находились болгарский князь Борис Тырновский и великие князья Андрей Владимирович и Сергей Михайлович.
«…Весь партер и, главное, первые ряды его были у нас на виду, а царская ложа прямо против нас…
Я видел, как Столыпин во время первого действия раза два взглянул на Государя. Казалось, его мало интересует сцена, а тревожит или просто занимает что-то другое. Но лицо его по-прежнему оставалось внешне спокойно. Кончился акт. Все встали. Государь просидел на месте минуту и затем вышел в свое фойе. Туда же направились и великие княжны. П. А. Столыпин оставался на месте. Около него образовалась группа. Сзади его кресла, но в третьем ряду, я увидел его великорослого адъютанта-телохранителя г. Есаулова.
…Оставалось 12 минут до окончания спектакля; после этого последнего антракта должна была пройти только небольшая картина.
Я вышел в коридор, прошелся и когда опять поравнялся со своей ложей, то услыхал два один за другим последовавших сухих, но резких треска. Первая моя мысль была такова: «Что-то лопнуло. Электрический прибор какой-нибудь?» Все были страшно далеки от мысли о покушении… Но Н. Н. Балабуха, выбежавший, кажется, из буфета, сказал: «Выстрелы». Мы бросились в свою ложу. Все это было делом нескольких секунд…
Наша ложа была пуста. Прежде всего до меня донеслось восклицание дамы, сидящей за роялью в оркестре: «Государь жив!»
Общее напряжение после этих слов немного упало… Мы посмотрели вниз и замерли. П. А. Столыпин стоял бледный, без кровинки в лице, лицом уже к сцене и ленивым, вернее, больным длительным движением снимал с себя китель. Когда снял и передал кому-то из группы, его окружавшей, я увидел на его белом жилете повыше правого кармана красное пятно величиной с медный пятачок. Затем раненый повернул лицо к Государевой ложе, которая была пуста, и левой рукой сделал по направлению к ней жест…
…Сверху из лож исступленно кричали: «Убить его! Убить!» Кричали женщины…
…Запели гимн. Вместе с артистами запел весь театр.
Подъем был необычайный. Некоторые артистки стояли на сцене на коленях и протягивали руки к Государю. Театр кричал «ура». Гимн был повторен три раза. Когда Государь ушел, кто-то на верхах запел «Спаси, Господи!» Его поддержали артисты и весь театр».
В «Историческом вестнике» за октябрь 1911 года писали, что убийцей был еврей Дмитрий Григорьевич Богров, из-за этого и начались погромы. В действительности же он не был евреем. Это был революционер, перешедший на службу в полицию. Полиции было известно, что он готовит покушение на Столыпина, и сам шеф полиции снабдил его билетом в театр… Его повесили еще до того, как в Киев для проведения расследования приехал член Сената.
Тогда же рассказывали — что тоже не соответствовало истине, — что царь даже не посетил умирающего, который скончался через два или три дня после покушения. Николай рассказал о событиях этих дней матери в письме от 10 сентября 1911 года:
18
Автор статьи «Первое сентября 1911 года» в «Историческом вестнике» за ноябрь 1911 года. — Прим. пер.