Конечно, в первой развернутой биографии историографа есть немало пробелов, обусловленных недостатком и качеством источников, опасениями автора нанести ущерб образу героя и естественной в условиях николаевского режима самоцензурой. У Старчевского мы ничего не узнаем, например, о масонских связях Карамзина, о его взаимоотношениях с членами декабристских тайных обществ, не прочитаем такого его признания: «Не требую ни конституции, ни представителей, но по чувствам останусь республиканцем и притом верным подданным царя русского». Герой биографии предстает убежденным сторонником и пропагандистом просвещенного самодержавия. По словам Старчевского, в «Похвальном слове Екатерине II» Карамзин «истолковал русским их призвание и целыми страницами доказал своим соотечественникам, что всё, стоившее другим народам величайших жертв, приобретенное только вследствие сильных преобразований и переворотов, у нас мирно истекает от Верховной Власти. Он доказал, что равенство и свобода французов, купленные потоками крови, дарованы русским их мудрою Императрицей…» Автор биографии подмечает эволюцию взглядов Карамзина на исторический путь России. Если в «Письмах русского путешественника» решительно утверждается: «Все национальное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами», то в «Записке о древней и новой России» и «Истории государства Российского» акцент делается на историческую самобытность и народность, а преобразования Петра I подвергаются критике за радикализм и подражание Европе.
Впрочем, общественно-политических воззрений своего героя биограф касается весьма осторожно и в духе официальной доктрины. Гораздо больше его занимает Карамзин-литератор и Карамзин-историограф. «Он один сделал для России то, чего в других местах не могли бы сделать целые ученые и литературные общества, и это главная причина необыкновенной его народности», – пишет Старчевский. Подчеркивая исключительность роли Карамзина в становлении отечественной литературы и истории, биограф вольно или невольно принижает наследие предыдущих эпох. Карамзин возникает словно из ничего в пустынном и тусклом культурном пространстве. Он действует планомерно, как сознательный преобразователь – впитывает достижения просвещенной Европы, реформирует язык, делая его общепонятным, создает средство распространения новаций – журнал и «пытается написать оригинальную русскую повесть, почерпывая для нее материалы и характеры из русского быта» с задачей «освобождения русского слова от рабского подражания». Старчевский особо подчеркивает народность Карамзина, имея в виду его значение для подъема национального самосознания России. Именно в этом состоит величие и бессмертие «Истории государства Российского».
Восхищаясь своим героем, биограф вовсе не считает его творчество эталоном на все времена. Для него «Бедная Лиза» и другие карамзинские повести с их абстрактными персонажами и обстоятельствами, с подражанием европейским образцам – важнейший, но давно пройденный этап развития русской словесности, чтение, в основном, чувствительных уездных барышень и особых поклонников писателя. Старчевский высоко оценивает Карамзина как литературно-театрального критика и публициста, но скептически отзывается о его поэтических произведениях, считая их лишенными подлинного вдохновения. Защищая «Историю государства Российского» от расхожих упреков в отступлении от строгой научности, в «литературности», автор указывает на карамзинский труд как на основу, отправную точку для сведения современной «критико-философской истории».
Но, пожалуй, главное, что хотел и смог донести биограф до читателя – это преклонение перед личностью своего героя. Для Старчевского Карамзин – образец нравственного человека и сознательного гражданина, выразившего свое кредо в письме А. И. Тургеневу такими словами: «Делайте что и как можете, только любите добро; а что есть добро – спрашивайте у совести. Быть статс-секретарем, министром или автором: все одно!»
Первая подробная биография Карамзина не снискала лавров ее создателю. Вяземский, которому Старчевский передал с Андреем Карамзиным фрагмент рукописи, отозвался иронично-раздраженными замечаниями, в которых явно сквозила авторская ревность. А. А. Краевский, редактор либерального «Современника», в котором предполагалась публикация биографии, отверг ее, сочтя «уклончивой и недостаточно прогрессивной».
Она вышла лишь спустя два с лишним года в журнале «Библиотека для чтения». В 1849 году появилось отдельное издание. Большого отклика у публики труд Старчевского не вызвал. Карамзин воспринимался читателем 1840-х годов фигурой из прошлого, на которое настоящее искони привыкло смотреть свысока. Впоследствии, когда интерес к родоначальнику новой русской словесности и великому историографу стал расти, исследователи продвинулись значительно дальше Старчевского, но лишь немногие из них считали уместным признавать его приоритет в важных выводах и даже упоминать о нем. Первая биография Карамзина не утратила значения и сегодня. Современный читатель узнает из нее многое не только о самом герое, но и о том, какое место занимал он в интеллектуальной жизни поколения середины XIX века.