Затем я рассказала историю о том, как, несмотря на все это, у меня были отличные оценки в школе, работа на полную ставку, мечта о Лиге плюща, звезды в глазах и все прочие искупительные истории о том, как ребенок из внутреннего города поступает в колледж, становится президентом мира или еще какие-нибудь фантастические, возвышающие душу элементы истории, которые она хотела услышать.
В конце я рассказала ей вдохновляющую историю и сказала, что все, что я делала, было ради Мины, что было самой большой правдой из всех, и леди просто разрыдалась.
Она прямо-таки рыдала мне в плечо, и мне пришлось утешать ее большую часть получаса, пока она не выпрямилась и не сказала:
— Мне так жаль, что это случилось с тобой, дорогая. Ты такая сильная, что пережила все это.
А ее глаза?
В них было столько жалости, что мне захотелось блевать. Содрать ее с кожи и закричать: "Мне не нужна твоя жалость. Мне нужна только Мина!"
Да, было здорово, что она заботилась обо мне настолько, что плакала, но это было не то, что мне нужно или хотелось. Я была ребенком, принимающим решения от имени другого ребенка, и ни на секунду не почувствовала, что знаю, что делаю.
Я хотела, чтобы кто-то говорил мне, что делать. Мне нужно было подтверждение того, что мой путь правильный. Я не получила такого подтверждения, но я получила ее жалость и, позже, принятие в Уилтон.
И после этого я больше никогда не хотела никому об этом рассказывать. Но когда я смотрю на Ника и вижу, как он впитывает мои слова без осуждения и даже без реакции, мне кажется, что моя боль и мое прошлое - это совершенно нормально. Ничего такого, из-за чего стоило бы реагировать.
Я не чувствую себя хрупкой куклой, которой меня выставили выпускники Уилтона, и не чувствую себя злодейкой, в чем я себя часто убеждаю. Я просто чувствую себя... нормальной. И несмотря на свое первоначальное нежелание, я понимаю, что на самом деле не против поговорить о своем прошлом. Это почти катарсис.
Даже если на меня давили, чтобы я все раскрыла.
Ник слегка наклоняет голову в сторону и изучает меня.
— Торговля наркотиками опасна. Как, черт возьми, ты еще жива?
— Во многом это удача. Но отец также отправлял меня к своим давним клиентам, которые, в большинстве своем, никогда не доставляли ему проблем в прошлом и вряд ли будут доставлять в будущем. Большинство клиентов просто оставляли меня в покое, потому что система работала, а я в то время была еще ребенком. Пока я была жива, их поставки не прекращались.
Он кивает, и я ожидаю, что он сделает замечание по поводу моих слов, когда он признается:
— Я уже решил, что позволю тебе остаться, прежде чем ты вошла в дверь.
У меня отпадает челюсть.
— Тогда почему я должна была рассказывать тебе все это?
Он непринужденно пожимает плечами, как будто я не просто так обнажилась перед ним.
— Я хотел, чтобы ты знала, что я знаю о Мине, и я хотел узнать больше о тебе.
Мои губы удивленно поджимаются, но я ничего не отвечаю на его слова, потому что даже не знаю, что из них сделать. Вторая половина была бы почти милой, если бы ей не предшествовало неопределенное - возможно, угрожающее - высказывание о человеке, которого я люблю больше всего на свете.
И самое печальное?
Его руки по обе стороны от меня, его лицо близко к моему, а аромат его мужественности окутывает меня - это самое романтичное, что мне когда-либо говорили.
25
Горечь подобна раку.
Она разъедает хозяина.
Но гнев подобен огню.
Он сжигает все дотла.
Человек
МИНКА РЕЙНОЛЬДС
— Мы уходим, — внезапно говорит Ник, убирая руки со стойки кухонного острова и вставая в полный рост.
— Куда мы идем? — спрашиваю я.
Он оборачивается и смотрит на меня. Через некоторое время он, наконец, говорит:
— Увидишь, когда мы приедем.
Я тянусь к его руке, останавливая его движение, но в то же время у меня почти останавливается сердце. Он смотрит на мои пальцы и на то, как они крепко сжимают массивные бицепсы, а я быстро отдергиваю их, как будто их обожгло прикосновение.
А может, так оно и было.
Я все еще чувствую жар от его тела - от пульсирующего между нами притяжения - на кончиках своих пальцев.
— Просто скажи мне, куда мы идем, — говорю я, вытряхивая из головы последствия короткого контакта и ненавидя себя за то, что он так на меня повлиял. Я делаю глубокий вдох и рискую, потому что он еще не убил меня, так что, думаю, и не убьет. — Я знаю, что ты связан с мафией.
Я ожидала, что он будет выглядеть испуганным, но он этого не сделал.
Он спокойно смотрит на меня и спокойно спрашивает:
— Откуда?
— Я видела, как месяц назад сюда приходила Люси Айвз. Она жила в моем общежитии и помахала мне рукой, выходя из твоего дома.
Он слегка качает головой и бормочет что-то вроде:
— Значит, ты - предупреждение, — но это загадочно и не то, что я хочу знать.
Я понимаю, почему мы должны уйти. Очевидно, что это место было взломано. Но куда бы мы ни отправились, мне нужно, чтобы это было рядом с Миной. Поэтому, хотя мне и хочется спросить, что он имеет в виду, я переключаю свои слова на более важные вещи.
— Я спросила Люси, кто ты, когда забирала свои вещи в Вейзерли, и она также помогала своей подруге выселиться из общежития.
— И что она тебе сказала? — В его глазах появился интерес.
— Ничего. Но очевидно, что ты вовлечен в деятельность мафии. Люси общается только с Ашером, ее охранниками, семьей Ашера и Эйми. И я думаю, Люси дала бы мне знать, если бы Эйми претендовала на тебя, так что остается только Ашер. Ты можешь быть одним из его законных деловых контактов, но, учитывая все пули, которые летят, когда ты рядом, я готова поспорить, что ты кто-то из его мафиозного прошлого.
— Предполагаемого, — говорит Ник, хотя на его лице отражается веселье.
Я закатываю глаза.
— Предполагаемого мафиозного прошлого, — поправляю я себя. — Меня не волнуют юридические аспекты. Ты знаешь о моем незаконном прошлом, и у тебя есть Мина, чтобы повесить мне на голову, так что просто сделай мне одолжение и скажи, куда мы едем.
— Я и так делаю тебе одолжение, беря тебя с собой.
— Отлично. Тогда сделай мне еще одно одолжение.
Он изучает меня, и я думаю, что все, что он находит, удовлетворяет его, потому что он отвечает: