После обычной для подростков-венеритиков дополнительной тифобработки – взрослые боялись самого обыкновенного педикулёза – подстриженная под мальчишку Ленка с синими крылышками безвольно опущенных рук являла собой обозлённую фурию – голодную, брошенную, обманутую усопшими родителями и друзьями. Среди предавших её особое место занимал чуть насмешливый двадцатитрёхлетний красавчик-бомж Клипер, с рук которого она клевала по зёрнышку: жизнь, пищу, любовь. Теперь она бродила по лагерю, и отзывалась на кличку, которую сама себе назначила строго на весь этот период.
– Я девушка без парика, – гордо заявила она и ни на какие другие обидные слова и погонялы стойко не велась. Даже когда одна огромная олигофрениха из отряда донецких умственно отсталых девчат назвала её обиднее и точнее:
– Ты сучка без передышки, – Ленка приняла это определение только на половину: – да, я сучка – без парика.
Умственно отсталая толстушка привязалась к хипушке и превратилась для неё в самую настоящую мать Терезу, закармливая родительскими гостинцами от донецкой родни – двух сердобольных тёток, на чьём попечении она и росла.
Киевские педагоги не могли смотреть на Ленку без боли. Негласно, за каждое детское оскорбление брошенное в её сторону, следовало строжайшее наказание. Только Ленке разрешалось заходить в бойлерную и на кухню, в прачечную и даже в директорский кабинет, где она, бывало, просиживала часами. Она сдружилась с прачками и поварихами, училась готовить пирожки и с удовольствием штопала свежевыстиранное лагерное бельишко. Но, прошлое переплелось настоящим в каком-то странном гротесковом абсурде…
– Танцы должны быть зажигательно солнечными… – поучал Ленку Клипер в минуты сытого блаженства, после утоления физического и сексуального голода. – Вот, к примеру, что говаривал Гессе, – говорил он блаженно, доставая свою дорожную книгу, которую применял на все случаи жизни:
– "Мысль о внутреннем единстве всех духовных усилий человека, мысль об универсальности – нашла самое полное свое выражение в высочайшей нашей Игре".
– А в чём она проявляется – эта твоя-наша игра?
– Ну, скажем в близости, в братской, духовной близости, в единении душ…
– В сексе?
– Вот, дурочка! Бери глубже!
– Глубже во мне живет никса, а в ней, где-то, очень далеко внутри – её имя. А тебя там почему-то нет, Клипер. Я чувствую: вот-вот и ты отойдёшь, а меня найдут, отмоют и отправят обратно к бабушке – к самой умной Серафиме премудрой. Может быть без души, но уже с никсой?
– Что так больно привязалась к тебе эта пиявка болотная?
– Нет, она просто сама вселилась в меня в той самой луже, где ещё оставалась кровь матери. Я сама виновата. Потеряв маму, я хотела хотя бы ощутить вкус её крови. Но когда поднесла тот болотный коктейль к губам, он запузырился у меня на губах и проник прямо в душу. Вот смотри, я уже месяц живу с тобой в открытую и не беременею.
– Просто ты ещё маленькая.
– Тоже мне, педофил, просто она принимает в себя влагу твою. Она принадлежит водной стихии и ей необходима влага твоя.
– А что же остаётся тебе?
– Твои сила и нежность…
– "... броня, надетая на меня Касталией, оказалась опасной и ненадежной, ибо я не намеревался покорно, словно отшельник, сохранять мир в своей душе и созерцательное спокойствие, я хотел завоевать весь свет, понять его и заставить его понять себя, я хотел его принять и по возможности обновить и улучшить, я хотел в себе самом объединить и примирить Касталию с остальным миром".
– Это обо мне, Клипер, читай дальше, любимый!
– Ещё не время, малышка… В Системе давно известно, любое произнесенное слово рано или поздно осуществляется. Ведь ты и вправду не беременеешь. Хоть и не порченная, девочкой взял. А вдруг и впрямь в тебе живёт эта никса? На этом можно будет и приработать…
– Но как?
– Обычно, любовью: тогда будет и хавчик клёвый и жизнь веселей…
– Ты об этом даже не думай! – перепугано оборвала Клипера Ленка.
– Спи, куколка, утром что-нибудь придумаем вместе.
Они засыпают по-братски, в обнимку. Ленка доверчиво скатывается колобком у Клипера на груди. За бетонным подвальным поддоном хрущёбы метёт стужу январь.
Попытки отмыть цивилизаторский глянец со слов великого Гессе обернулся трудовым потом. А именно: сельскохозяйской коммуной, куда они с Клипером перебрались уже с утра. В городском транспорте на них не обращали внимание, но при подъезде к Тарасовке едва не ссадили с поезда. Клипер прежде Ленки заметил наряд местных дозорцев и отсел от своей новой подружки на условленную дистанцию. Ленка чеканно проговорила каждое вбитое ей в голову слово: