В конце концов надоели ей до чертиков одни и те же вопросы, и она попросту отказалась разговаривать с журналистами.
А недели две назад приехал человек от ее отца. Неприятный вообще-то. Представился Русланом Глушко. Не улыбался, почти ни о чем не спрашивал, только, щурясь, буравил ее карими, близко посаженными глазами. Этот его взгляд отчего-то очень нервировал, словно назойливая щекотка или шуршание пенопласта, и с каждой минутой находиться с ним в одной комнате становилось все тягостнее. А спустя недолгое время и вовсе невыносимо. Алена не выдержала и спросила:
— Почему вы все время на меня так смотрите?
Однако этот тип не удосужился ответить, но хоть взгляд свой сверлящий отвел. Потом ненадолго уединился вместе с директрисой в ее кабинете, а когда вышел, сообщил Алене (не позвал, не предложил, а именно довел до сведения), что они едут в город, в одно место. Какое — тоже уточнять не стал.
Детский дом находился почти в ста километрах от города, но не расстояние смущало Алену, а неизвестность. Зачем ее куда-то понадобилось везти? Почему нельзя все толком объяснить? Почему в последнее время такой ажиотаж вокруг нее?
Впрочем, это она как раз понимала. И уже тысячу раз пожалела о том, что сболтнула подругам про отца. Но куда же все-таки ее везут? Что это за «одно место»? Пытать ее там хотя бы не будут? Руслан Глушко заверил директрису, что вечером вернет воспитанницу в целости и сохранности — только это мало-мальски и успокаивало.
Полтора часа в дороге провели в полном молчании. То есть Глушко несколько раз говорил по телефону, но с ней за все время не обмолвился ни словом. Алене вообще казалось, что этот тип относится к ней свысока, чуть ли не презрительно. Оттого сидела, как на иголках, пока не въехали в город, а там уж она забыла о чванливом Глушко, о своих сомнениях и беспокойстве. Если ей райцентр — стотысячный городишко — казался после родной деревни мегаполисом, то что уж говорить теперь. Она завороженно смотрела на ажурные фасады зданий и вензеля чугунных ограждений, на безупречно ровные кусты, растущие как по линеечке, пестрые клумбы и диковинные фигуры из земли и травы, на нескончаемый поток дорогих машин и людскую толпу. Город, красивый, огромный и чуждый, с его кипящей энергией, суетой и целеустремленностью, пленил ее и в то же время вызывал безотчетный ужас. Алена порадовалась, что сидит сейчас в салоне автомобиля, потому что, даже глядя из окна на эти оживленные улицы, она чувствовала головокружение. А окажись сейчас там, среди этого бурлящего движения, наверняка и вовсе бы запаниковала.
Джип Глушко вскоре свернул во дворы и принялся петлять весьма ловко для своих габаритов, пока наконец не остановился у двухэтажного белого здания. Над стеклянными дверями в лучах сентябрьского солнца блестели золотом вычурные буквы. Щурясь, Алена прочитала: «Медиал».
«Одним местом» оказалась частная клиника, и их там уже поджидали. Ей предложили надеть бахилы, а затем препроводили в лабораторию, слепящую своей белизной и оттого неуютную. Алена поежилась. Медсестра заверила, что бояться нечего, попросила открыть рот и мазнула ватной палочкой по внутренней стороне щеки.
— Все, — улыбнулась она.
— А что это? Зачем? — спросила Алена.
— Э-э… Тебе не сказали? Это анализ ДНК.
И вот тут она заволновалась по-настоящему. Нет, сначала слегка обиделась, но потом рассудила: ведь, в общем-то, любая могла бы назваться его дочерью. Откуда ему знать правду? А потом вдруг закралось сомнение: а если мать что-нибудь напутала? Она же такие порой небылицы несла, особенно спьяну. Что, если и тут насочиняла? И это всплывет! И все будут считать, что Алена намеренно соврала. Каким же посмешищем тогда она себя выставит! Как же она тогда опозорится! Причем не только среди своих, ведь эта новость мелькала повсюду.
— А когда будут результаты? — вмиг осипшим голосом спросила она.
— Через два дня, — ответила медсестра, ненавязчиво выпроваживая ее из лаборатории.
На обратном пути Руслан Глушко изволил все же один раз к ней обратиться. Спросил, не хочет ли она есть. Алена торопливо мотнула головой. Обед она, конечно, пропустила, и неизвестно, успеет ли на ужин, но страх, что все эти разговоры про отца окажутся выдумкой матери, напрочь отбил аппетит.
Не два, а целых четыре дня она томилась и переживала. Потом ее вызвала к себе директриса и огорошила:
— Дмитрий Николаевич забирает тебя. Решит все бумажные дела и приедет за тобой. Поздравляю!
Она шла по пустому коридору (все были на занятиях), прокручивала раз за разом в уме слова директрисы и никак не могла в них поверить. Отец забирает ее к себе! Это же немыслимо! Невероятно! Она вдруг бухнулась у стены на корточки и расплакалась. Зажимала рот ладонями, а слезы текли и текли. Ну тогда ее хоть никто не застал плачущей. А вот на другой день, когда увидала ролик в ютубе, она разревелась при всех. Пацаны смеялись над ней, но не зло. Просто не знали, как еще реагировать. Девчонки утешали, шипели на пацанов, мечтательно вздыхали и фантазировали вслух о ее будущей жизни.