Я задумался.
– Все равно не вижу причин для беспокойства, полковник. Если эта пыль так эффективна, как вы говорите, значит, вы добились того, к чему стремились с самого начала – получили оружие, которое обеспечит Соединенным Штатам защиту от любой агрессии.
Маннинг круто повернулся ко мне.
– Джон, бывают минуты, когда мне кажется, что ты абсолютный болван.
Я не стал отвечать. Я знал Маннинга и знал, что иногда на его настроение не следует обращать внимания. Тот факт, что он позволил мне стать свидетелем своих истинных чувств, следовало рассматривать как наивысший комплимент, когда-либо мной полученный.
– Посмотри на дело с другой точки зрения, – продолжал он уже более спокойно. – Эта пыль как оружие вовсе не является чем-то гарантирующим Соединенным Штатам безопасность, скорее уж это заряженный пистолет, приставленный к виску каждого мужчины, женщины и ребенка в мире!
– Ну, – сказал я, – и что же? Это наш секрет и, значит, командуем парадом мы. Соединенные Штаты могут остановить и эту войну, и любую другую. Мы можем объявить Pax Americana [Американский мир, американская эра (лат.) (Здесь и далее примеч. пер.) ] и силой навязать его кому захотим.
– Хм-м-м… твоими устами да – мед бы пить. Только такое открытие недолго сможет оставаться единоличным секретом. На это никак нельзя рассчитывать. И тут дело не в том, чтобы хранить тайну пуще зеницы ока; ведь все, что нужно кому-то – это всего лишь намек, содержащийся в самой «пыли», а потом уж вопрос времени – когда именно и какая именно держава начнет производить ее промышленным путем. Работу мозга остановить нельзя, Джон; повторное открытие методики производства «пыли» логически неизбежно, как только люди узнают, что именно им следует мекать. Уран – элемент широко известный, его залежи имеются во многих частях земного шара – не забывай об этом! Дело обстоит так: как только наша тайна перестанет быть тайной, а это случится, как только мы пустим «пыль» в ход, весь мир уподобится комнате, битком набитой мужиками, каждый из которых вооружен пистолетом сорок пятого калибра. Бежать из этой комнаты некуда, и жизнь каждого зависит исключительно от доброй воли остальных и еще от того, желают ли они оставаться в живых. Все готовы к нападению, и ни у кого нет от него защиты. Теперь понимаешь, что я имею в виду?
Я пораскинул мозгами, но уяснил, видимо, далеко не все сложности складывающейся ситуации. Мне казалось, что единственный выход заключается в том, что мы насильно установим мир, а также присвоим себе контроль над источниками снабжения ураном. Во мне глубоко сидело свойственное всем американцам убеждение, что наша страна никогда не воспользуется своим могуществом просто ради агрессии как таковой. Позже я вспомнил о войне с Мексикой, об испано-американской войне, а также о кое-каких наших авантюрах в Центральной Америке, и моя уверенность изрядно поколебалась…
Двумя неделями позже, сразу же после инаугурации, Маннинг приказал мне соединить его с начальником штаба. Я слышал только то, что говорил сам Маннинг.
– Нет, генерал, не могу, – говорил Маннинг, – я не стану обсуждать этот вопрос ни с вами, ни с госсекретарем. Это проблема, которую должен будет решать сам главнокомандующий. Если он не согласится, то необходимо, чтобы никто и никогда не узнал о ней. Это мое глубочайшее убеждение. Что такое? Я согласился принять назначение на мой нынешний пост только при условии, что мои руки будут развязаны, так что вам придется дать мне определенную свободу действий и в данном случае… Пожалуйста, не пытайтесь разыгрывать передо мной роль важной персоны, я вас знал еще курсантом военного училища… О'кей, о'кей, извините! Если военный министр не пожелает внять голосу разума, скажите ему, что я завтра же пересяду обратно в свое кресло в палате представителей… и получу нужную мне привилегию из рук лидера парламентского большинства… Ладно. Пока.
Вашингтон оказался на проводе примерно час спустя. Теперь это был военный министр. На этот раз Маннинг преимущественно слушал и помалкивал. Только в конце разговора он сказал:
– Все, что мне нужно – это тридцатиминутный разговор с глазу на глаз с президентом. Если разговора не получится, значит, не будет и никакого ущерба. Если же мне удастся уговорить его, тогда вы будете ознакомлены со всеми деталями… нет, сэр, я не хочу, чтобы вы снимали с себя ответственность. Я хочу принести пользу… Прекрасно! Благодарю вас, господин министр.
В конце дня позвонили из Белого дома и назначили время аудиенции…
На следующий день мы отправились в федеральный округ; добираться пришлось под омерзительным ледяным дождем, который в любой момент мог обернуться гололедом. Скверная погода делала обычные пробки на улицах Вашингтона еще более частыми и продолжительными. Мы чуть не опоздали. Я слышал, как Маннинг бормотал себе под нос ругательства, пока мы ползли по Род-Айленд-авеню. Тем не менее, за две минуты до назначенного нам времени мы выбрались из машины у дверей западного крыла Белого дома.