— Туда!
Гауптштурмфюрер махнул рукой в сторону сквера. Редкие деревья не защитят, но все лучше, чем среди асфальта.
— Скорей, унтер, скорей!..
Остановились, только оставив север за спиной. Ветеран облегченно вздохнул.
— Все! Ну, как-то так…
Иоганн Фест резко выдохнул. Неплохо пробежались! А что там в казармах? Вроде бы тихо, если тревога учебная, наверняка уже дали отбой…
— Воздух!
Команда прозвучала негромко, но он услышал и, не думая, рухнул на сырую осеннюю землю. Успел! Твердь дрогнула, грозясь поглотить и увлечь в глубину, тьма на миг исчезла, сменившись морем белого огня. Иоганн Фест ткнулся лицом в мокрые листья, закрыл голову руками. И тогда ударило уже по-настоящему, безжалостно, наотмашь.
— Слишком мало, доктор? Но вы же знакомы с источниками, ваши предки подписывали договор за куда меньшее. Шкатулка с золотом, чужая невеста, повышение по службе… Душа не слишком дорого стоит, для нас это больше спорт, так сказать, вопрос престижа. Хорошо! Еще одно ваше желание, когда все закончится, всего одно, и в пределах разумного. Выполню, не сомневайтесь. Итак, подписываем? Нож у вас есть, значит, требуется еще ватка и одеколон. И, конечно, еще перо, гусиное не захватил, обойдемся стальным… Все еще сомневаетесь? В конце концов, считайте это розыгрышем. Если я не существую, что вы теряете?
7
На этот раз все вышло еще хуже. Когда в столовой она подошла к столику, за которым уже сидели двое, поставила поднос на угол и хотела попросить разрешения присоединиться, люди встали и молча отошли, даже не взглянув на недоеденный завтрак. Соль оставила поднос и направилась к выходу. Ничего, в боксе можно выпить кофе, а потом… У нее будет время подумать о «потом».
Вот, значит, какая она, судьба нечистых! Если верить учебникам, преступности на Клеменции нет. Почему так, объяснялось весьма туманно, отец же сказал странную фразу: «На Земле это называют евгеникой». «Эксцессы», как пояснял учебник, немедленно пресекались всемогущей социальной службой. Однако имелись те, кому ничего не запрещалось, однако общение с ними было строго ограничено. Прежде это были религиозные диссиденты, те же томисты, сторонники Кампанеллы. Теперь же в эпоху полной свободы совести нечистыми объявляли тех, кто потенциально опасен для общества. Кто производит отбор? Все та же социальная служба, всемогущая и всезнающая.
Вчера за кофе сквайр Понс поведал много интересного. Кафе (именно «café», а не «casu»), оказалось маленьким и очень уютным. И вовсе не подпольным, просто бывали там большей частью… Нет, не вилланы, а технический персонал. Соланж де Керси наверняка стала первой графиней, выпившей там чашку латте. Никто ничего не запрещал и не предписывал, но так сложилось, причем сразу, с первого же дня.
Понс немного рассказал о своей работе. Механик-ремонтник, но недавно окончил специальные курсы и теперь ждет перевода в отдел телескринов. Ничего особенного, маленькие оптические камеры для передачи изображения, на Земле, говорят, они тоже есть. Дело нужное, однако, не так давно на Клеменции чуть не отправили в отставку Высший Распорядительный совет, причем именно из-за телескринов. Кто-то распространил по информационной сети текст законопроекта, согласно которому камеры наблюдения будут устанавливать всюду, начиная с улиц и площадей, где они и так уже есть, кончая жилыми помещениями с функцией круглосуточной записи — исключительно ради безопасности самих же клементийцев. Вместо подписи под документом — многозначительное «Frater Antenatus»[36].
Документ объявили недоработанным черновиком, двое членов совета ушли в отставку. Социальная служба намекнула, что все это провокация, устроенная теми же нечистыми, предавшими и погубившими миссию на Земле.
Соль невольно вспомнила, как в Мюнхене вскоре после прихода нацистов к власти, началась шумная кампания по организации помощи обездоленным. Бездомным бродягам было решено предоставить бесплатное жилье и обеспечить их работой. Так возник Дахау.
Понс же повторил чьи-то слова: телескрины — пробный шар. Если не выйдет, Frater Antenatus попробует что-нибудь иное.
«Свободная Германия» передавала концерт по заявкам. Начали с бешено популярной «Лили Марлен», которую в Рейхе то запрещали, то вновь разрешали. Недавно запретили вновь якобы по личному распоряжению Гитлера. Объявляя следующую песню, диктор был строг: «Памяти камрада Иоганна Штимме, члена центрального комитета компартии, погибшего на боевом посту».