Вначале решила, что чудится. Фиолетовый балахон, тяжелый золотой крест. Епископ?! Свят-свят!.. Но все-таки ответила, старших следует уважать.
— Благодарю, мсье Ришар. Справлюсь!
Старик укоризненно покачал головой.
— Не ожесточайтесь сердцем, демуазель, не отвергайте того, что предлагают от всей души. Впрочем… Возможно, я и сам виноват. Mea culpa! Прошу простить и не держать зла.
Внезапно нахлынул стыд. Епископ ей не в дедушки, в прадедушки годится. Как-то это все неправильно, нехорошо…
— Вы меня извините, мсье Ришар. Иногда кажется, что я до сих пор воюю, никак остановиться не могу.
И первая протянула руку.
— Panem nostrum supersubstantialem da nobis hodie![46] Мы одной веры, сестра. Жаль, не нашлось того, кто бы вам все объяснил… На Клеменцию постоянно прибывали эмигранты, после начала смуты во Франции их стало особенно много. Эти люди жили в лоне Католической церкви, привыкли к ее обрядам и правилам. Антихристу Римскому нет власти в царстве чистых, но из человечности наше руководство пошло на уступки. Каждый смог молиться так, как привык. Епископов отнюдь не назначают, но избирают, причем сами прихожане. Ортодоксы по-прежнему совершают сonsolament, пресвитериане слушают мессу и ходят к исповеди. И те, и другие живут в мире во славу Господа нашего.
— Еще раз извините, мсье Ришар, я действительно не знала. А куда мы едем, в смысле летим? Мне сказали, что это какое-то паломничество. Но… Не в Рим же!
— Нет, конечно. В Монесегюр.
Летать уже приходилось, и Соль считала себя космическим волком, хотя бы отчасти, поэтому в горящий белый огнем луч ступила смело. Обычный лифт, к тому же, говорят, абсолютно безопасный. Раз — и…
Корабль на этот раз очень напоминал автобус, разве что в длину больше раза в два. Мягкие откидные кресла, знакомые черные ремни. Удивило, что некоторые пассажиры одеты странно, не в привычные комбинезоны, а в какие-то… Хламиды? Ризы? Впрочем, сообразила быстро. Паломничество! Наверно, так и полагается.
С мсье Ришаром устроились в соседних креслах. Епископ? Ну и ладно, человек вроде неплохой.
Пристегнув ремни, заметила еще одну странность. Тихо, очень тихо. Если и переговариваются, то шепотом. Потом подумала, что самое время помолиться, но памятные с детства строчки почему-то не шли на ум. Так нельзя! Надо чтобы от сердца, чтобы по-настоящему. Покосилась на соседа, тот молча перебирал четки.
Перекрестилась. Наставь, Господи, рабу Свою грешную!
В Монсегюре она не бывала, хоть и собиралась. После того, как переехали во Францию, отец заявил, что вот теперь уж точно надо. Подумав, добавил, что от Монсегюра, который когда-то защищали их предки, не осталось ровным счетом ничего, туристам показывают руины совсем другой крепости, построенной на его месте. Сам-то он там бывал и здорово разочаровался. Чужие камни, чужая память… Но сейчас, уходя по черной невидимой дороге к близкой Земле, Соль начинала понимать, что ее спутники чувствуют — и видят! — совсем иное. Для нее планета пращуров родная, привычная, для них же земля обетованная. Сколько поколений мечтали вернуться, выпало — им!
Звездное небо сменилось серым безвидным хаосом, тяжесть вдавливала в кресло, и дева Соланж уже начинала жалеть, что согласилась. Она ничего не почувствует, это не ее мечта, не ее праздник. Вспомнился вдруг доктор Отто Ган. Хотя почему — вдруг, у него есть книга именно про Монсегюр! Вот если бы с ним, пешком, без всякого космического корабля. Он-то про крепость предков наверняка все знает!
— Как вы, дочь моя? — негромко спросил епископ.
Поправлять не стала, пусть его! У дедушки профессиональная деформация.
— Спасибо, мсье Ришар, все в порядке.
В иллюминаторе ясное вечернее небо. Перистые облака у горизонта, серая дымка внизу. Быстро прилетели!
И тут вспыхнул экран — прямо в воздухе, над креслом. На нем только дата, больше ничего:
March XVI, MCCXLIV.
— Отче! — не выдержала Соль. — Я так не могу, я… Я не готова, я ничего не чувствую, я… Я права не имею!
Епископ покачал головой:
— Доверься Тому, Кто привел тебя сюда. Твоего имени нет в списках, уверен, ты сама не представляла, куда попадешь. Не промысел ли это? Готова ли ты? Тебе пришлось воевать, дочь моя. Была ли ты готова? Вспомни апостола Павла: День Господень наступит внезапно, придет, как вор ночной[47]. Для тебя он настал.
Выйдя из луча белого света, она шагнула на мокрую от дождя проселочную дорогу. За дорогой черное поле, желтая трава. А дальше холм, вершина его — неровная серая скала, немного похожая на корону.
46
«Хлеб наш присносущий дай нам на сей день…» (лат.). Из катарского варианта молитвы «Отче наш».