Йоханн пристыженно молчал. Есьнь высказывался мягко, не нарушая границы вежливости, и все же принцу было стыдно. Ему казалось, что он идиот, говорящий об утопии и счастье, понятия не имеющий, в чем они состоят, и не составивший никакого плана, чтобы воплотить эту утопию в жизнь.
– Что ж поделать, я романтик, – попытался отшутиться он.
– А должны быть правителем.
Йоханн прекрасно понимал, что быть королем большого королевства совершенно не то, что управлять небольшим наделом, где он снизил налоги и способствовал улучшению жизни тех, кто пострадал в результате войн и до сих пор не оправился – даже там он справлялся хорошо только в теории, когда строил планы и советовался со своими приближенными советниками – Есьнем, которого все чаще назначали не командором отрядов на границах, а его собственным гвардейцем, рыцарем – отчего-то Йоханну казалось, что отец делал это одновременно чтобы помочь сыну и наказать понижением одного из лучших воинов Випады, внезапно впавшего в немилость; Лавдом, главой рода Гроза, который владел землями в низине, в самой теплой области королевства, и занимался сельским хозяйством; и Сертексом Аксом.
Йоханну казалось, что стоило помочь нескольким селениям – и ситуация изменится, недовольств станет меньше, а он сам докажет отцу, что и его направление ничуть не хуже той политики, что вел нынешний король. Правда же оказалась в том, что корольчонок изменил жизнь паре семей, укрепил отношения с несколькими влиятельными родами – и на этом все закончилось. Его утопические планы разбились, и от этого Йоханну было не по себе. Думать, что он провалился, было немного неправильно, все же его действия принесли неплохие результаты, и все же этого было недостаточно.
Научиться чему-то у Халмашури? Йоханну казалось это маловероятным, уже сейчас, слушая тишину, стоящую на улицах ранним утром, пока солнце еще печет не так сильно, а некоторые открыто пользуются магией, принц видел разницу между Королевством и Империей – и дело было не только в территориях.
– Полагаю, именно поэтому отец и отправил меня сюда? – произнес он после долгого молчания. Генерал согласно кивнул, оборачиваясь к кортежу, который их сопровождал:
– Как скоро мы доберемся до чияд?
– Когда солнце поднимется выше и разгонит последнюю прохладу.
Йоханн насмешливо взглянул на советника:
– Прохладу? У них это так называется?
Есьнь коротко хохотнул в ответ.
Дорога действительно заняла довольно много времени, поэтому, когда позади оказались жилые хижины и показались первые раскидистые песчаные сады, кортеж предложил принцу пересесть в паланкин.
– Это не замедлит нас? Я еще могу идти.
– Не привычных к нашему климату поднимающиеся ветра могут потревожить гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Вы неподобающе одеты для такой погоды, Ваше Высочество, – ответил сопровождающий, посланный Расми. Он весьма сносно говорил на языке Випады, а потому единственный обращался к принцу напрямую.
Когда появились первые каменные стены, блестящие в свете яркого солнца всеми цветами, все наконец-то выдохнули с облегчением.
– Святая Лдаир смилостивилась над нами, – зашептались сопровождающие и, поклонившись в девяносто градусов стражникам у ворот, заговорили что-то, что никто из стражников Випады не поняли. Задремавшие в паланкине генерал и Йоханн не сразу поняли, что происходит, когда их попросили выйти.
Картина представлялась еще более удручающая, чем была позади них. Казалось, при всех красотах песков, золотой крошкой покрывающих земли Ноль, редких оазисов, которые они проходили по пути к чияд, несмотря на все драгоценности – никому в Ноль не была знакома роскошь. Единственный наземный этаж чияд напоминал землянки, которые испещряли земли Випады и которыми до сих пор пользовались те люди, чьи дома были десятилетиями разрушены. Йоханн бывал в одном подобном жилище и никогда не хотел бы оказаться в нем вновь. Широкое низкое песчаное здание занимало площадь по крайней мере в две сотни квадратных метров, вырезанные окна точно пустые глазницы смотрели на пришедших темнотой комнат. На песчаных ступенях показался низкий темнокожий человек с полностью бритой головой, которую покрывали многочисленные коричневеющие шрамы – знаки служителя Халмашури.