– Я делала все, чтобы ты не вмешивалась в политику, в дела семьи. Ты не должна была настолько привязываться к нам, – мама говорила полнейший вздор. Лукреца понимала ее все меньше и меньше.
– Привязываться? Да, я не привязана к тебе, мама, или к отцу, или к братьям – ты правда сделала все, чтобы я полностью отдавала себя семье, но не получала взамен ничего. Чтобы я не чувствовала себя любимой, чтобы я боялась потерять вас всех. Ты не позволяла мне любить никого – даже саму себя, и теперь ты говоришь, что сделала недостаточно?
– Ты не понимаешь, – глаза Бэйлы наполнились болью.
– Так объясни мне. Поговори со мной хотя бы раз! Скажи, что ты действительно думаешь, чего хочешь! – Лукреца желала этого всю жизнь. Она чувствовала себя лишней и искала ответ, почему, с самого детства. Винить во всем мать казалось единственным способом, и все же она не была первопричиной, что-то было глубже, гораздо глубже.
– Когда тебе исполнится двадцать один год, ты отправишься в Ноль.
– Отлично, ты просто отошлешь меня теперь, вместо того, чтобы решить проблему?
– Нет, – гнев в словах матери уже утих, оставив после себя только обреченность, – ты была обещана совету Халмашури еще до своего рождения.
– Что?
– Ты войдешь в состав совета и будешь править Ноль. Такова цена мира между нашим королевством и империей. Ты никогда не вернешься в Випаду. И больше не будешь связана с нами, тебе дадут новое имя – ты больше не будешь частью нашей семьи.
– Но ведь… я же… – Лукреца не была уверена в том, что хотела сказать. Просто изо рта выходили какие-то слова, не связанные друг с другом.
Сундучок огромной тайны, которую ее родители хранили столько лет, открылся и явил миру сундучок поменьше, запылившийся и покрытый раскаленным песком.
– Мне придется расстаться еще с одним ребенком. Я никогда не хотела ничего подобного, но богиня распорядилась так, что ты родилась первой.
С каждой секундой в словах Бэйлы Лукреца слышала все меньше искренности. За нее решили ее судьбу. Иллюзия свободы выбора, которую она ощущала с самого детства – вот он ответ. Ее любили, не любя, ее баловали, не балуя, ей позволяли все, зная, что это лишь обман. Выбор без выбора, загнали собаку на смерть.
– Черта с два я туда поеду. Ты не заставишь меня… – бесцветно произнесли побелевшие губы Лукрецы. – Именно поэтому вы не останавливали меня, когда я отвергала все предложения руки и сердца? Вы знали с самого начала, какая судьба меня ждет.
– Только так ты сохранишь жизнь всем нам. В том числе Адее.
Если мать и манипулировала чувствами Лукрецы, она не могла перечить. Что-то внутри не позволяло перечить родителям: созревшие и раскрывшиеся семена послушания, пышными цветами оплетая ее связки и тело, заставляли девушку разжать кулак, в котором она все еще сжимала письмо Рогира.
Она не сделала ничего, не сдвинулась ни на шаг и даже более того – потеряла единственный ориентир, который был в ее жизни. Посвятив жизнь не себе, она сделала услугу тем, кто решил ее жизнь за нее. Самое отвратительное было, странное даже для нее самой, молчаливое принятие.
Впервые за много лет Лукреца переживала о себе, забыв даже о сестре. Что теперь ждало ее?
†††
Ил шел много недель. Он шел только вперед, выполнял работу, которую ему поручали, за еду и кров, а после шел снова. Ему снились сны: снились люди, которых он никогда не видел, пожары, землетрясения, наводнения и песчаные бури, разрушавшие целые города, снились шаманы, малые племена, в которых он останавливался, бродя даже в собственных снах. Жители этих племен говорили с ним на незнакомом языке, но Ил понимал их – он понимал их просьбы, их мольбы о помощи, обещал сделать все, что в его силах. А на утро не мог вспомнить совершенно ничего. Его жизнь напоминала смерть: в воспоминаниях о том времени, что он провел вне своего тела, растаяли, однако он и теперь помнил ощущение потерянности, преследовавшее его тогда. Мог ли он представить когда-то, что вся его жизнь будет концентрироваться вокруг служения Богини, которую он видел всего однажды? Старухе хватило короткой встречи, чтобы поверить в ее существование и посвятить остаток своей жизни.
Ил по-прежнему не знал, кого он ищет: Богиню, волшебницу, какое-то мифическое создание, которое наконец скажет ему, для чего он живет. Он не видел выхода. Только путь вперед, который был сокрыт завесой фиолетового тумана. И в этом не было ни капли поэтики: даже смерть больше не пугала его, и он не мог найти в ней спасения. Счастливые люди боятся потерять свое счастье, несчастные люди боятся еще больших несчастий, а он, лишенный и радостей, и печалей, был пуст и без проводника не был способен на самостоятельные решения.