На столе лежало письмо к Абеляру с просьбой о встрече – когда-то их связывала дружба и теперь Есьнь надеялся, что его острый ум сумеет помочь ему и Илии.
Девушка закончила все осматривать и спустилась вниз, чтобы вернуться к тому, что старик прервал – изготовление мази.
[1] Фьори – национальное блюдо Випады, представляющее собой целую запеченную птицу в тесте. Фьори едят как крестьяне, так и правители, различие состоят только в форме блюда, виде птицы и возможных дополнительных начинках. Ставится готовиться в печи в середине ночи и съедается как завтрак, откуда происходит и название: fiori с итал. – цветок (распускающиеся от солнечного света, многие цветы ночью закрыты)
[2] Так дословно переводится с языка шаманов «сабельник болотный» – лекарственная травка.
[3] Крапива и брусника.
[4] Я вам не нравлюсь, правда?
[5] Никсы – духи воды, чаще всего в женском обличии. Их можно отождествить с сиренами, ундинами и другими морскими созданиями из легенд разных народов. Одна из самых знаменитых никс в фольклоре – Лорелея. Согласно легендам племени Илии, а также легендам самой Випады никсы были самыми распространенными жителями королевства Уппсала – мифическим магическим государством, и отнюдь не мрачными созданиями-убийцами, а «морскими нимфами», хранящими покой вод.
Глава 4. Дúза
Сертекс Абеляр еще при последних годах правления Йолла IV был подвергнут гонениям за защиту колдунов и ведьм. Во времена правления короля Адалы трижды был признан виновным в покровительстве и укрытии их, за что дважды понижался до менажа и единожды был приговорен к заточению. Есьнь знал его много десятилетий и не мог назвать человека более мудрого – и удачливого, к слову. Единожды дослужившийся до апекса, дважды до сертекса[1], еще и выпущенного из тюрьмы спустя несколько часов после заключения – его везению можно было позавидовать. А еще – умению ворожить, покровительству влиятельных людей, включая самого тогда еще генерала Есьня, и родственным связям с женой прошлого короля.
Все это могло быть неважным, но сейчас Есьню как никогда была нужна удача Абеляра, а также его знания. Язык древних шаманов, язык Лор, языки Распавшихся Регионов – едва ли жил на свете человек, умеющий говорить на таком количестве древних и мертвых языков. Он не знал, вероятно, только один язык – язык Уппсала, но никто из ныне живущих не мог с уверенностью заявить, существовал он и само легендарное государство на самом деле.
Старик с самого утра собирал вещи, то и дело ходил в деревню, договариваясь с владельцами лошадей и их сыновьями, часто ездящими в столичный город. К его большому удивлению, ни один не соглашался одолжить ему ни верховых, ни тяжеловозов. Дублин, который Есьнь знал уже больше сорока лет, изменился с приходом в деревню Илии.
Жить на самом отшибе было комфортно, а главное – тихо, и скрывать колдунью не вызывало каких-либо проблем. Девушка лишь раз показалась в деревне, как ему рассказали соседские мальчишки, носившие ему почту, не отходила из дома дальше, чем до леса, и даже ни разу не применила свою магию после того, как он приютил ее.
Однако сегодня вся деревня словно притаилась. По улицам изредка пробегали детишки, шлепали по лужам гуси, сопровождаемые пастухом. Но кузня и лавки были закрыты. Во дворах домов женщины зарылись в домашнюю работу, не высовывая носа и даже не ругаясь между собой.
Постоялый двор и паб были открыты, но внутри все сидящие не потребляли и грамма спиртного: только бесшумно переговаривались да заговорщицки переглядывались. Было бы трудно догадаться, не будь Есьню глубоко за сорок – годы и военные навыки научили его выжидать и наблюдать, а также делать определенные выводы. Хотя, честно говоря, ни того, ни другого и не понадобилось бы, чтобы понять, что деревенские что-то затевают. Генерал ощутил странный запах: горький, с привкусом забродившего хлеба – так пах заговор. Он подошел к хозяйке паба и попросил налить ему что-нибудь. Та смерила его враждебным взглядом, а после сунула пойло в руки и отвернулась.
– Что ты сегодня, не рада меня видеть, Олья?
– Да где ж рада буду, если вся деревня о твоей хоже судачит. Змею пригрел в доме? Зачем о лошадях спрашивать ходишь? – подбоченилась она, уперевшись кулаками в широкие бедра.
– Какая змея? – искренне удивился Есьнь. – Ты про мою гостью? Так то родственница моя, приехала погостить, а по-нашему и говорить не могет: нема с рождения.
– Что ж тогда бабка Мавка ходит рассказывает про вефу у тебя дома?
– А мне почем знать, Олья? Привиделось чего. Стара уж матушка, что с нее взять, – Есьнь наконец-то поднес кружку ко рту, в два глотка опустошая ее. – Я что хотел-то, собственно. Не одолжишь ли лошадь мне на несколько дней? Нужно в храм мне в столицу съездить, друга повидать, слышал от нучи[2], что отходит его срок.