– Вяжихвостка[3], – выплюнул Диза, с удивлением отмечая про себя, как начинает привыкать к грубому деревенскому языку. Пора было и ему возвращаться в столицу: матушка явно не одобрит то, сколько времени он проводит с людьми не его уровня.
– Как ты сказал? – медленно произнесла Илия, пытаясь правильно выстроить простой вопрос. Диза посмотрел на нее серьезно и сказал только одно слово: враги. Догадливой девушке не пришлось объяснять дважды. – Что нам сделаем?
– Что нам делать, – на автомате поправил ее Диза, и схватил за руку. – Надо бежать, Илия.
Услышать свое настоящее имя за столько дней было непривычно настолько, словно оно уже почти было отчуждено от родного тела, а интонация, с которой Диза произнес его, только вызывало странную панику, которую девушка в несколько дыханий[4] успокоила и опасливо посмотрела в окно. В сумерках лица людей, съежившиеся в решительной гримасе, их горящие ненавистью и страхом глаза, выглядели еще более пугающими, чем сам огонь. Они остановились под самыми окнами. Один мужчина из первой линии вышел вперед и злобно прокричал:
– Выходи, вефа! Мы не страшимся твоего колдовства и твоих путанных клятий[5]. Мы не страшимся тебя, вефа, выбирайся из своего дома, или мы сожжем тебя вместе с ним.
– Чего они хотят, Диза? – взволнованно произнесла Логас, сжимая руку мальчика сильнее. Его глаза горели презрением к страху людей, поблескивая серебром в пламени факелов, с которыми люди обступили дом со всех сторон.
– Твоей смерти, очевидно, – выплюнул он и потянул к выходу. – Придется бежать в лес. Сможем вылезти через окно.
– Оно ведь заколочено! Диза, нельзя проходить сквозь тверди, как сквозь воздух.
Мальчик только приложил палец к губам, призывая к молчанию. Когда они спустились вниз, Логас поняла, почему Диза говорил и действовал так уверенно, будто бы знал, что так будет – знал, и действовал по известному только ему плану.
«Быть может, я могла бы объяснить им, что я не опасна. Но почему-то после всего, что я увидела, я уже не уверена, что люди поймут. Что такого произошло, что начались эти гонения волшебников? Почему осталось так мало тех, кто чтит и уважает магию, а не страшится или ненавидит ее? Кто заставил поверить мир в то, что магия – зло, что магия несет смерть?»
Уже на краю леса Логас услышала крики:
– Сжечь здесь все дотла! Вефа не должна выжить, мы изгоним ее обратно к низменным! Спасем нашу деревню и всю Випаду!
Логас слышала крики, которые издавало дерево, чье тело съедало пламя: страдая в стенах дома, умирало оно еще более мучительно. Скрипели ставни, распахнутые людьми, выла мебель, горящая и полыхающая в жертвенном спасительном огне. Девушка смотрела сквозь деревья, как дом Есьня разваливается на части, как падает старая крыша, проламывая потолок второго этажа, как громыхают стены, со свистом рассекая воздух и падая в кучу дерева – дров, балок, которые должны были стать могилой Илии. Пламя блеском отражалось в ее глазах, как слезы. Горел не только дом: горели воспоминания, все то, что принадлежало Есьню. Он потерял все то, что было его жизнью, не ведая этого. Когда он вернется, все, что останется от его жизни – не догоревшая мебель и пепел в месте, где остались собраны кусочки его жизни. Логас съедали противоречивые чувства: все они цеплялись друг за друга, вытекая гибкой пламенной волной и вливаясь твердеющей лавой, скрепляясь вместе. Девушке казалось, что она ощущает не только свои эмоции, в ней жило что-то еще.