Лукричия была именно такой: хрупкой, женственной, способной вызвать обожание народа легкой улыбкой.
Лукреца, имя которой дали в честь самой почитаемой принцессы Випады, отличалась кардинально. Она бы охарактеризовала себя скорее как садовая мальва, неполноценная роза[1], служащая отличной защитой от ветра, потому что способна достигать большой высоты и плотными листьями и бархатными сиреневыми и розовыми бутонами задерживать порывы ветра, готовые унести, уничтожить истинных садовых правителей.
Лукреца была старшим ребенком в семье, и, несмотря на то, что место наследника занимал Илия, она не прекращала ощущать на себе гигантскую ответственность за все: за деятельность слуг, действия своих младших братьев и сестры, а порой даже за решения своих родителей. Нет иного выбора, кроме как проверять все и всех, запоминать мельчайшие детали разговоров слуг, рабочих и гостей – в особенности тех из них, кого она замечала за подозрительным поведением или ошибками. Лукреца не интересовалась науками в той же мере, что и людьми, и это в допустимых пределах сближало ее с Дизой, хотя отношения между ними были настолько же холодными, насколько могли быть отношения брата и сестры в семье, пышущей любовью и чувственной откровенностью. Более сложной наукой – и потому более занимательной, – были человеческие действия, особенно те, что не поддавались простому объяснению: помилование чужестранки ее родителями, внезапно вспыхнувшее напряжение между Илией и Гослином, решение матери и отца отдать замуж именно Адею, а не ее.
Вопреки домыслам дразнящего ее Дизы, Лукреца не завидовала сестре: мысль о том, чтобы выйти замуж, покинуть Випаду или хотя бы собственные покои в замке, повергала ее в состояние паники, перерастающей в раздражение и зуд по всему телу. Она видела себя в браке так же, как и реальное существование агнца скифского на одном из островов, принадлежащих графству Эфструш. Возможно, Бэйла знала это так же хорошо, как и сама девушка, а потому отвергала предложения замужества до тех пор, пока девушке не исполнилось девятнадцать и право решения официально не перешло к ней. Она была похожа на мать больше всех – те же сиреневые волосы и фиалковые глаза, тот же магический смех, тот же магический цепляющий взгляд. Смех королевы был одним из сокровищ Випады. Он имел необыкновенное чарующее влияние на слышащих его, заставляя видеть самые сладкие сны, в которых воплощались самые смелые фантазии и тайные мечты.
Лукреца почти никогда не смеялась и не смотрела на людей так, словно они что-то значат. Она старалась не раскрывать своего интереса другим, даже если тот был невыносимо силен. Девушка игралась с собственным азартом, как кошка клубком, но лишь в тишине и темноте своей собственной спальни. Лукреца была послушной дочерью, даже если не была согласна с родительскими просьбами и приказами. И поэтому – чтобы избежать ненужных разговоров, – покинула замок сразу же, как прошел суд, и все вокруг засуетились, бегая за Логас – новой подопечной королевы Бэйлы, и готовясь к предстоящему балу в честь помолвки Адеи – любимой сестры Лукрецы. Лукреце было тогда четыре года, когда она поклялась защищать сестру ценой собственной жизни, смотря на то, как сладко та посапывает в колыбельке, и не было ни дня, чтобы девушка забывала свою клятву. Она была готова превратиться в агнца, если увянуть, перерезать пуповину и окропить близрастущие цветы красным соком будет той самой ценой, которую придется заплатить. А пока Лукреца выполняла роль старушки мальвы – и тайно защищала заднюю стену сада, представляясь всем вокруг одной из главных достопримечательностей своей семьи.
После путешествия длиной в девять дней, преодолев расстояние в пять тысяч триста тридцать три гой, которое редко кто способен покрыть менее, чем за две недели,изможденная и покрытая листьями плектрантуса, чтобы скрыть доказательства некомфортного и долгого переезда, принцесса остановилась наконец-то в Морзе, столице Маилиса. Гопиталь[2], где радушная хозяйка взяла с нее всего лишь брильянтовое колье в качестве оплаты за четыре ночи и скромные завтраки, которые будет ей в комнату приносить двенадцатилетний сынишка хозяйки, работающий там же, практически пустовал: кроме нее, комнаты занимали только трое приезжих из графства Эфструш.
Языки двух королевств из-за тесных контактов и близкого расположения были так схожи, что стоило Лукреце услышать, как Рори – пышная женщина со вздернутым маленьким носиком и огромными серыми глазами – приветствует ее и записывает в гостевую книгу вымышленное имя своей гостьи и срок, на который она снимет комнату, задавая сопутствующие вопросы из праздного любопытства, ей ни за что не поверить, что она не находится где-нибудь в дальней деревне родного королевства. Принцесса с неохотой учила иностранные языки пяти государств мира и могла поддержать лишь бытовой разговор, но и этого было достаточно, чтобы, услышав собственными ушами, как говорят рабочие, сидящие в небольших закрытых заведениях, которым Лукреца не знала названия, но в которых подавали молочных поросят и местную кашасу[3], понять общий смысл их незатейливых мыслей и осознать, как близки порой бывают две страны, которые история увела в совершенно разные стороны. Это было мгновение правды, которая поразила девушку настолько, что всю ночь, несмотря на усталость, она не сомкнула глаз, записывая свои наблюдения во время этого путешествия и первые впечатления от Маилиса.