Илия несколько раз глубоко вздохнула. На завтра она почувствует себя лучше. Ей стоит немного поспать.
– Ты меня, вероятно не поймешь, – заговорил старик, когда дверь в дом за ними закрылась. Девушка вынырнула из своих мыслей, вслушиваясь в голос незнакомца.
– Монви, как твое имя? Как тебя зовут? – старик говорил ей что-то, его губы двигались под густыми усами очень часто, но ни одного знакомого слова – ничего подобного.
Илия напрягла голову. Пусть они и не могли общаться на одном языке, о чем старик явно догадался, но что-то, вероятно, они могли сказать друг другу, что оба бы поняли.
Комок ужаса и омерзения, собравшийся внутри, рассасывался постепенно, но с каждой секундой девушка обращала на эти чувства все меньше внимания. Абстрагироваться от боли, от страха, от всей темной стороны души – так ее учила мама и наставник. Они не стоят места в ее сердце.
Старик спрашивал одно и тоже несколько раз, указывая рукой на девушку. Но внезапно показал на себя, четко проговорив:
– Есьнь.
– Есень[7]?
– Нет, – старик покачал головой, – Е-сь-нь.
Он сказал это медленно, чеканя каждый звук.
– Есьнь, – повторила девушка и увидела, как засияли его глаза. Он снова указал на себя, повторил, а потом вопросительным взглядом уставился и снова указал рукой на нее.
«Имя, он хочет знать, как меня зовут!»
От осознания такой простой вещи все внутри затрепетало.
«Похоже, то было его имя. Действительно, пускай мы не можем общаться, но можем звать друг друга по имени».
Подобная мелочь сделала Илию в миг невероятно счастливой. Она не могла не верить своему сердцу, и оно говорило быть честной с этим стариком.
– Илия, – девушка произнесла свое имя, как нечто священное – так было принято в их племени, – тихо, вкрадчиво, но четко. Потом снова указала на старика, назвала его по имени.
Старик нахмурился и прозрачно, словно сквозь девушку, уставился на дверь.
– Это плохо, Илия, – между его бровей залегла складка, Есьнь потер переносицу. – Да, если кто-то узнает твое имя, будет плохо. Ну что ж, мы придумаем что-нибудь.
Возможно, ей просто показалось, но, даже если бы Илия понимала смысл сказанных слов, интонации Есьня, его загруженный вид и неуверенность, пристывшая к лицу, как маска, говорили о том, что сейчас старик был в своих мыслях.
Илия оглядела интерьер дома с большим интересом. Таких построек в их племени не было. Ничего подобного: у окна стояла каменная печь, в которой тлели угли, слева от нее лестница вела на второй этаж. Здание было гораздо выше шалашей, в которых жили все члены племени, не таким высоким, как деревья, но все же выше всего, что видела Илия раньше.
Кряхтя, он уселся на лавку у печи и достал металлическую изогнутую пластину. Илия подошла ближе, наблюдая, как Есьнь разводит огонь. Это было увлекательнее, чем просто призывать его. Но ожидаемо дольше. Огонь был теплым, мягким, как и атмосфера в этом доме. Он принял ее, чужестранку, и от этого ей хоть на долю, но было не так одиноко. От этого становилось спокойно.
Когда над деревней засияли первые далекие звезды, Есьнь и Илия уже сидели за деревянным столом, хлебая жиденький суп из древесных грибов и лесных травок. Приготовление прошло в молчании: Есьнь просто показывал Илии, что и как делать, и она ловко повторяла все движения, вспоминая уроки Велины. Они вместе посадили кур в аккуратно сколоченный из досок курятник, слушая недовольное кудахтанье одной особо строптивой курицы. На Илию напала тоска. Всего день вдали от дома – впервые в жизни, – а она уже скучала по всем в племени. Собственный полный год чуть не стал днем ее смерти. И боги преподнесли ей еще более неприятный сюрприз – возможность посмотреть мир за пределами ее дома. Тем не менее, Илия не могла не думать, что Шия предсказывала нечто подобное: возможно, волнение матери за дочь было не просто связано с пожаром, который приходил к Шие во снах, а предчувствием, что совсем скоро с Илией произойдет нечто невообразимое. Девушка пыталась вспомнить, были ли еще какие-то знаки, указывающие на ее дальнейший путь?
– Комо а тораль, альмей? Íокра наштей, пан белли манмонтр альмей? Комо?[8] – прошептала Илия, смотря в окно на звезды.
Есьнь замер.
– Альмей? – он попытался повторить это слово про себя несколько раз, а потом еще несколько вслух.
Голову прострелило внезапной догадкой: он уже слышал это слово однажды, давних три десятилетия назад.