«Что вы делаете со мной?» – он был готов упасть на колени, его собственное тело отказывалось слушаться, готовое выполнить любой приказ. Но в голове было ясно, его разум сопротивлялся, не позволяя поглотить и его.
– Кш! – крикнула старуха, внезапно отпуская его плечо, в ту же секунду запульсировавшее от прилившей к конечности крови. Островки[1], окружившие их на подходе к дому Кирки, засвистели и ускакали в разные стороны.
Перед лицом Ила пролетела женская рука, возвращая его к жизни. Один островок подошел ближе к нему, обнюхивая голые ноги, по которым еще недавно ползали трупные черви, тут же скривился, оскалив мелкие зубки и также убежал вслед за своими сородичами.
– Они частенько приветствуют меня, когда я возвращаюсь с кладбища. Чудные зверьки, но сам лучше особо с ними не водись, вот кончится Геймридж, вспомнишь, что я предупреждала.
Мужчина рассеянно кивнул в ответ. Ощупав собственные руки и ноги, он убедился, что снова может контролировать свое тело и облегченно выдохнул.
– Заходи ко мне, вика.
Кирка открыла слетающую уже с петель ветхую деревянную дверь покосившегося домишки, потерпевшего явно не одну природную катастрофу, и пропустила Ила внутрь.
Маленькая с виду хижина оказалась просторным домом, наполненном десятками книг на миллионах полок, висящих на стенах буквально повсюду. Не все они были заняты томами, на доброй половине сидели кошки, островки, неизвестные Илу птицы и крохотные лисички, своими размерами напоминающие белочек или хорьков. Все они мирно спали, даже не подняв головы на вошедших, некоторые только забавно дернули носами, ощутив присутствие нового запаха. В доме Кирки было также уютно, как и на кладбище. Стоило мужчине пробыть внутри больше нескольких секунд, как он ощутил настороженность – не свою, а дома, который не был готов так сразу радушно принять незваного гостя. Илу казалось, что ему слышались мысли каждого, кто находился поблизости.
– Мы как раз вовремя, суп готов, – шамкая губами, проговорила старуха.
Она казалась одной из тех торговок травами на рынках, на которых он бывал в прошлой жизни. Все они смотрели с прищуром, следили за руками, готовыми в любой момент украсть с прилавка товар, грозились отрубить руки за воровство и при этом улыбались, зазывая все больше людей.
Неожиданное чувство дежавю заставило на пару мгновений оторопеть: женщина, говорившая с ним во сне, предупреждала, что в его новой жизни не будет воспоминаний о том, кем он был когда-то. Но уже второй раз перед глазами проносились жаркие пески, заставляя натянуть на лицо невидимую маску. В отдельных частях тела периодически возникали необъяснимые ощущения; стоило ему взять в руки ложку и сесть за большой обтесанный дубовый стол, как его прибило к стене острой болью. Кирка смотрела на него спокойно и без волнения: казалось, она встречалась с подобными ему настолько часто, что сейчас удивить ее или взволновать было абсолютно невозможно.
Колкое напряжение ощущалось уколами ядовитых игл прямо в мышечную ткань. Под кожей, глубоко, прямо там, куда достать можно лишь хирургически точным прикосновением лезвия. Ила вытягивало струной на лавке, заставляя корчиться и сжимать зубы до скрипа. Ложка выпала из руки на пол, отдаваясь в ушах глухим стуком.
– Это черви внутри тебя умирают, вика.
Секунду назад бьющийся в конвульсиях Ил замер. Зуд в районе правой лопатки только усилился, когда сознание подкинуло ему картинки извивающихся беспозвоночных, цепляющихся крохотными лапками, присосками, усиками к его внутренностям.
– Черви сомнения это, вика. Что-то не дает тебе принять дарованую тебе судьбу и подчиниться воле Богини.
Старуха усмехнулась, почувствовав его молящий взгляд, хотя сама ни разу не посмотрела на него.
– Ты пытаешься вспомнить свое прошлое, но сейчас у тебя новая жизнь и новое предназначение.
Ил как никогда жалел, что не мог восстановить отрезанный перед смертью язык. Отрезок его был настолько короток, что лишь нечленораздельные звуки выходили изо рта. Боль снова стихла, не оставив после себя даже легкого флера воспоминания. Этот подарок доставался далеко не всем: тем проще было выдержать физические мучения, тогда как тоска по чему-то, что ты, казалось, знал раньше, чем дорожил, а теперь не просто утратил, но и забыл, не отставала от него ни на мгновение.