– Мне ведомы твои страхи, Вика, но коли желаешь ты послужить богине, отомстить за себя, несправедливо лишенного жизни, то нужно идти своей дорогой без страха, принимать на веру все, что дадут тебе твои учителя.
"Как я вообще могу найти того, кто должен помочь мне обучиться этой силе?"
– Мой тебе урок, вика, учись идти точно вперед, понял? – сказав это, Кирка поставила перед мужчиной дымящуюся похлебку, на которую Ил набросился жадно, не скрывая своего голода.
Они просидели в тишине не больше пары минут, после чего старуха вырвала у него из рук опустевшую деревянную миску и властным голосом сказала:
– Поможешь мне пригнать моих гусей. Они пасутся на огромном поле за ручьём. Ты его не пропустишь: за леском, что у дома, будет ягодная поляна, на ней пасутся чудные оленятки, не спугни их, как будешь идти. Как дойдешь до ручья – его ты услышишь по сладкому пению, но не иди на этот голос, просто перейди ручеек и прямо дойдёшь до поля. Гуси мои могут быть своевольны, тебе придётся постараться, чтобы собрать их вместе. Как подчинишь их себе, так и пойдут за тобой крылатые.
Старуха вытолкнула мужчину на улицу за считанные секунды, не дав опомниться. Она нагружала его голову пространными речами, неустанно повторяла о богине и важности служения ей. Словно генерал огромной армии, привыкший руководить даже дующим ветром, Кирка управляла Илом, говорила, зная, что он и слова вставить не сможет, но не издевалась над ним, только торопила его и спешила сама.
Старость всегда казалась Илу далекой. Он был молод до своей смерти и оставался молодым после нее. Старость была человеку сродни смерти: сначала ты страшишься седины и больного немощного тела, а после – неизвестности после того, как это тело предадут земле. Ил знал: после смерти не было ничего. Ты просто страдаешь, как это было при жизни. Всех ли постигала та же судьба, или нет, но думать о том, что кому-то было лучше, чем ему, было мучительно. Кирка была такой же: боялась смерти или ещё чего-то. Старуха действительно вела себя так, будто бы у нее осталось так мало времени, а выполнение порученного она начала лишь сейчас. Отчего-то Ил ощутил вину. Он определенно не мог быть виновен в такой поспешности Кирки, но именно эта мысль бередила его воспаленные в голове шрамы. Ему нужно было вернуться раньше, воскреснуть дни, недели или месяцы назад – он не должен был вообще умирать, потому что теперь он вынужден отправляться на поиски гусей неизвестной старой женщины, мучаемый видениями, с болью и пустотой, наполненный ими до краев.
Он вышел из дома, оглядываясь вокруг. Было тихо. Дом Кирки находился на небольшой возвышенности, откуда открывался вид на большое озеро. Позади был лес, а вокруг – пустынные поля. Местность казалась практически необитаемая. Ил подошёл чуть ближе к краю, смотря на покрытую синей коркой льда водную гладь. Около него сновали люди: долбили лёд, набирали в большие ведра воду и стирали белье женщины. Они казались небольшими точками, суетились, говорили громко, но до самого Ила не доносилось ни единого звука. Точно они были в огромном куполе. Мужчины закидывали сети на другой стороны от деревянных мостков, шикали на женщин и ждали улов. Рядом с озером, у самого холма, стояло несколько хибарок, откуда иногда выходили люди, но Илу было сложно их рассмотреть. В воздухе пахло свежестью и приближающимися морозами.
– Вика! – раздался высокий старческий голос. – Ты за гусями-то иди, времени мало.
Мужчина обернулся на застывшую в дверях женщину, тыкающую в нее тонкими пальцами, кивнул и побрел в лес.
Он не прошел и двух шагов, казалось, как оказался на ягодной поляне. Вокруг ручья росла княженика, чуть дальше – малина и черника. Ручей журчал тонко, чуть поблескивал в разреженном свете солнца, чьи редкие лучи проникали сквозь кроны деревьев. Где-то справа от него пронесся плач оленихи. Опасаясь, как бы не нарваться на крупного самца, Ил повернул налево, забыв наставления Кирки. Кусты и трава становились все суше, колючее. Они больно царапали голую кожу, цепляясь за жесткую холщевую ткань скромной одежды. Начало смеркаться. Мужчина удивленно возвел к небу глаза, недоумевая: они пришли в дом Кирки, когда еще только едва рассвело, а вышел он, когда солнце еще не было в зените, и как только он прошел так долго?