Мужчина не помнил, зачем Кирка послала его сюда, только вытолкала как можно пораньше из дома, накормив только фруктами и снабдив несколькими медными монетами.
– Шубы и пушнина, покупайте теплые меха, подходите, не стесняйтесь. Куница, соболь, енот и норка – мягкая теплая одежда к грядущему Геймриджу, налетайте.
Голос охотника, которого Ил несколько раз встречал в лесу во время сбора трав и грибов, мужчина узнал сразу. Обернувшись, он увидел его ларь – прилавок, вдоволь обложенный сотнями обработанных шкурок животных и сшитыми вместе, превращенные в подобие шуб. С края деревянной столешницы свисало несколько связанных вместе шкурок. Словно привороженный, Ил медленно подошел к ним и, не обращая внимание на голос охотника, коснулся их. Тепло меха резко окунуло его в ледяную пучину ужаса.
Все было как наяву.
Ил смотрит на то, как ловят куницу, как она задыхается в грубо сделанном капкане, как охотник безжалостно бросает ее с переломанной шеей и лапками в свою огромную клетку к куче других таких же пушистых зверьков, которые будут пущены на удовлетворение потребностей аристократии в роскоши. Как все эти неповинные творения природы конвульсивно дергаются и страдают от невыносимой боли – из них медленно утекает жизнь, а они не могут даже мыслить, что существуют секунды, которые можно считать до того, как их маленькие сердца остановятся. А после дамы и кавалеры, облаченные в меховые воротники, соберутся в королевском замке и будут переговариваться друг с другом, элегантно держа огромные резные металлические кубки с винами и пуншем, смеясь и наслаждаясь жизнью. Ил видел этих женщин и мужчин так четко, словно стоял рядом, словно был ими: воплощаясь то в одном, то в другом теле – и ни в одних мыслях он не видел раскаяния. За то, что эти меховые накидки, шубки, муфты не будут надеты более ни разу. Они не принесут пользу, а сотни животных, убитых ради этого одного дня, никогда больше не смогут пробежать по лесу, увидеться с другими куницами, соболями и норками. Их называют пушниной – они лишь мертвые животные.
Мужчине кажется, что от него несет мертвечиной. Отвратительно сладкий запах, который никогда не вымоется из него: искупайся он в ванные с самыми дорогими маслами, привезенными из Ноль, сдирай он с себя кожу, заставляй он вновь живую плоть покрываться новым слоем, живым, девственно-чистым. Он восстал из мертвых, ему дарована сила, но он не сможет подарить ни одному зверьку вторую жизнь, покуда их кости давно переварены дворцовыми псами и птицами, их кожа и мех выделаны, окрашены и использованы для шитья настолько давно, что неизвестно, где начинается один, а заканчивается другой.
– Теперь ты понимаешь, для чего тебе была дана вторая жизнь, чужак? – снова этот голос, смеющийся, скалящийся. Женские красные губы сладко тянут гласные, но не соблазняют, не влекут к себе – Илу кажется, что раньше это было особенно важно, важнее, чем его собственная жизнь – они произносят слова, обращенные к нему с такой ненавистью, что он пропитывается ей гораздо сильнее, чем отвращением ко всем людям в мире. – Вы все ничтожества, губящие все то, что я создала, все мои творения, моих детей – мою память. Вы искажаете ее, вы убиваете даже друг друга, пытаясь доказать, что одно ничто гораздо более ничтожнее другого, и не видите главного. Вы не глядите вглубь природы, вы жадны, алчны, развращены, вы не делаете ничего хорошего для этого мира, но все еще считаете, будто, победив меня когда-то, стали кем-то большим. Ты, чужак, никогда не был кем-то. Но я дала тебе силу, используй ее, докажи, что ты хотя бы кто-то.
Илу казалось, что этот голос касается языками пламени каждой клеточки его тела, каждого органа, каждой молекулы – нет ничего, чего бы не знала обладательница этого голоса, нет ничего, чего бы она не могла. Как мать, готовая на все ради своего дитя, единственная, кто воскреснет из мертвых, чтобы их защитить и за них отомстить. И мужчина сам на секунду становится матерью – он ощущает жгучую боль за каждое дерево, за каждого животного, убитого на земле – их мучения пронзают его настолько, что беззвучный крик вырывается из его горла, заставляя хрипеть и задыхаться от рыданий.